Счастье в мгновении. Часть 3

Осыпанный пылью, в беспросветной тревоге ума не приложу, что мне делать. У меня отняли даже телефон и связь с внешним миром для меня разорвана. Я недооценивал порочную душу Гонсалесов. С моего языка рвутся оскорбления. Силы атакующего оказались так велики. Спрятав лицо в ладонях, я вскармливаю себя мыслями, что, как только я выйду на свободу, очищусь от обвинений, и правда восторжествует, все поймут, что я ни для кого не представляю опасности. И черт, я обещаю, я отвоюю утраченную позицию и разберусь с этим черным семейством. Я найду его уязвимое место. В глубине души я досадую на себя, что за всё это время так и не поговорил с ним наедине, как того советовали мне Тайлер, Ник и Питер, поэтому в некоторой мере виноват я сам. Припоминаются слова Тайлера: «Он длит попытку уничтожить тебя. Убедишься в этом, когда будешь в засаде, в омуте зла». А я вообразил себе, что угрозы Брендона — метод запугивания и все это время задерживал наступление этой минуты. И вот на заре своей жизни я прохожу словно через колючие тернии. «Как же Ник без меня? Он же будет ждать моего прихода домой с работы. Вдруг, ему станет плохо? А Милана, она же должна к нам сегодня прийти на обед…» — нахожусь под властью навязчивых мыслей в горестной задумчивости. В безнадежности я ударяю себя по лбу. «У запертого в холодных четырех стенах и сердце уже не просыпается к жизни».

Как вырваться на вольный воздух?

Глава 68 Милана

Со всей живостью я галопом несусь к месту, куда задержали ни в чем не виновного человека. Мной управляет сверхъестественная сила и за все то время, что мы идем, я еще ни разу не сделала секундной передышки. «Любимый заключен», — это одно лишь волнует меня в протекающие минуты. Горечь тревожных догадок захлестывает меня. «А что, если… он совершил преступление?» — терзают меня мысли, которые я сразу же отгоняю. «Нет. Он не навредил никому. Я же знаю его лучше кого бы то ни было», — твердо стою я на своем, рассуждая про себя. Папа не поспевает за мной, сильно задыхаясь, и время от времени я дожидаюсь его и отвергаю сказанную им не раз за этот час фразу: «Ты не жди меня, беги к нему…» Поверженная тревоге, для меня секунда, как год, и я не могу стоять на месте, когда в мыслях мелькает кадр из новостей.

— Свидания с ним не положены! — строго-настрого запрещает мне полицейский.

Возражая с дрожью, я уговариваю его дать мне всего лишь одну минуту, но он не соглашается и выпроваживает меня на улицу, убеждая сухим тоном, что компетентные органы разберутся во всем и мне бы лучше найти квалифицированного адвоката, нежели ломиться к нему. Идя против этих суждений, лишенных человеческих чувств, я прибегаю к тому, что спешно придумываю объяснения срочности встречи тем, что сэр Моррис страдает аллергией на пыль и ему нужны лекарства!

— Сеньорита, это не моя прихоть, это приказание свыше! Вы можете оставить микстуры, мы передадим ему!

Как же его уговорить?

С пылом, с гневом я внушаю ему, какое первостепенное значение имеет для меня и Джексона увидеть друг друга, но стоящий на вратах охраны правопорядка все равно не отходит от навязанной ему мысли.

Подключается отец, уверенно убеждая толстого высокого дядьку пустить нас, и после он просит меня выйти ненадолго, за пределы здания. Полагает, что ему удастся склонить его в нашу сторону наедине?

Подождав пять минут, отец зовет меня и я, рванув с места, опрашиваю его местоимениями в ускоренном темпе, что язык не повинуется мне, и я сжевываю буквы:

— Как? Что? Они выпустят его?

Папа усталыми глазами подает мне ответ, удерживая раскрытую дверь:

— Он ждет тебя. — И следом говорит, как пройти к одиночной камере.

Звуками удивления и восторга, округлив зрачки, не спрашивая, чего ему стоило упросить неприступного, я бросаюсь навстречу любимому и визгом проношу:

— Джексон!

— Милана! — кричит не замеченная мной сперва фигура мужчины, сидящая в углу. — Господи! Милана! — не веря своим глазам, вскакивает он, приглаживая свои взлохмаченные волосы назад. Нас разделяет чертова железяка.

Приблизившись друг к другу в проеме, он припадает к моим губам.

— Скажи мне, почему ты здесь? — в волнении спрашиваю я.

— Ты ведь не поверила? Любимая, я не мошенник. Я вынужден был тебе рассказать все до мелочей… Но времени немного, и я попробую в нескольких словах описать… — Его глаза становятся мокрыми, уголки губ дрожат. — Нам нельзя быть вместе… пока… — Что-то преграждает ему признаться. — Пока я не расторгнул контракт с Брендоном Гонсалесом. Он опасен. Я хотел тебя увезти… и сделал эти документы. Хотел, но не смог… Да, я собственник, да, я эгоист, но… ты… ты… не представляешь, как я боялся за тебя… — говорит с тряской в голосе. — Если бы я смог всё изменить… но я заперт в клетке и… — клокочет он от безмолвной ярости.

Что?

— Джексон, миленький, я верю, верю тебе… — прикасаюсь губами к его мокрой щеке. — Но почему ты не сказал мне об этом раньше? Почему скрывал? Почему таил? — С него стекают крупные слезы, касаясь моего сердца. Я нечасто вижу его открытые эмоции… и сейчас я чувствую такую боль.