Счастье в мгновении. Часть 3

Мужчина подает вслед, уже без жестокого выражения лица:

— Пойми, я делаю так, как тебе лучше.

Слышится в его голосе желание опекать, отчего я едва не признаюсь вслух, как это знакомо мне. Я пылаю багряным светом. Дыхание спирает. Увидев мой долгий-долгий выдох, отец заслоняет явившийся эпизод, оживший из нашего прошлого:

— Я положил начало твоему несчастью. Я виновник твоей боли. Вина моя. — Эти выражения без доли и повеления смеют остановить меня так резко, что я, сама не ожидая от себя, издаю испуганный тихий стон. И, стоя спиной к отцу, выслушиваю, закрыв глаза. — В глубине моего состарившегося сердца — раздирающее чувство. Я ношу в себе тюрьму, в ней я буду навеки заключен… И навеки опозорен. Я затерян в этих темных стенах, совесть ежедневно дробит гвоздями мою душу… Мысль, что ты ушла из моей жизни, жалила мне мозг каждую последующую секунду моего скитания… Я вырывал у себя клочья волос! Я не имел представлений о том, что теперь будет! Я был убит! Я не ценил тебя, когда ты была рядом, а когда потерял — было уже поздно. Осознание, что ты никогда не простишь меня, открыло мне глаза на то, какой сильной любовью я был наполнен. Моя любовь пробуждалась постепенно. Я признаю, дочурка, я признаю!.. Я признаю, что не сразу понимал, не сразу благодарил небеса за свою крошку!.. И… — Его затруднительное дыхание мешает ему говорить. Он становится напротив меня. Дав воли глазам, я вижу, как он смотрит отцовским взглядом и как полыхает его душа:

— Все ответы ты найдешь здесь! — Протягивает мне конверт. — И, дочурка…

Теряясь, я чувствую прикосновение его морщинистой руки к моей руке под трогательные слова раскаяния:

— Я прочту, я… — Я не могу собраться. Не только сильна во мне боль, но и сильны сомнения. Он пытается всеми силами вырвать из меня слова для пополнения в нем чувства надежды.

В его зрачках — ожидание. Ожидание моего прощения.

— Миланка моя… — Я не знаю, куда деть свои глаза, разметавшиеся от волнения. — Ты меня прости…шь… дочурка?

«Да. Да. Да. Я простила. Я все простила. Я отторгла обиду от сердца. Отец нужен. Отец нужен мне. Я нуждаюсь в нем».

Раскрыв рот, пытаясь выразить то, что сказала душа, меня сбивает вызов телефона. Я автоматически достаю и прикладываю нарушителя беседы к уху, ничего не говоря и не отвечая. Смысл наполненных счастьем речей Анхелики долетает до меня урывками:

— Миланочка, мы ждем тебя! На столе все готово. Мэри не сядет без тебя. — Что-то промямлив, я убираю средство связи.

Пребывая еще в каком-то забытье, ко мне возвращается самообладание, как только отец начинает кашлять, и я тихонько и неохотно с горьким сожалением прощаюсь:

— Мне пора…

Мимолетно мы задеваем друг друга глазами.

— Позволь тебя проводить. Я не сказал самого главного. — В нем не утихает волнение.

С опущенными глазами я мотаю головой в стороны, но чередующиеся во мне любовь и ненависть не дают ему ни положительного, ни отрицательного ответа. Я глуха к его покаянным мольбам о прощении.

— А мы, а мы еще встретимся, дочурка? — с каким-то отчаянием и взглядом, полным глубокой безнадежности, выдает так и не получивший ответа, которого он так ждал, так долго ждал. За сверкнувшими стеклами очков в широко распахнутых его глазах набухают слезы.

Я шепчу на выдохе:

— Да… д-а…

Дрожащей рукой, которая держит письмо, я кончиком мизинца поправляю волосы и ухожу в другую сторону, разрывая сплетение моих и его глаз, побоявшись, неизвестно чего, сказать, что во мне нет ненависти к нему, и я хочу, чтобы он остался в моей новой жизни. Корю, пеняю себя, что не смогла выразить то, что стоило… то, что чувствовало сердце, а затворник в душе своей в беспомощности своего тягостного положения проникает в мою спину, пока я не скрываюсь в вечерней призрачной дымке уходящего лета и в свете медленно разгоравшихся уличных фонарей.

* * *

С порога меня встречает детский восторженный лепет нарядной именинницы в пышном белом платьице, одевающей мне на голову бумажный колпак, на котором нарисованы воздушные шары и мультипликационные персонажи. Все еще потерянная, унесенная в мыслях, я не могу совладать со своими эмоциями, а в голове стучит отцовское: «Дочурка». Наша беседа, наша встреча, проникнутая нежностью, как отрывок из моей мечты. Доброта сердец сблизила нас. И если еще совсем недавно злобой жгло мое сердце, то сию секунду я ощущаю любовь к отцу. «Прощать, чтобы помнить только минуты, полные счастья», — писала я в книге.

За столом, уставленным домашними яствами, я, занятая иными мыслями, изредка роняю фразу-другую, сосредоточив думающий центр только на том, что же несёт в себе письмо. От нетерпения прочесть нацарапанное рукой отца, мозг придумывает варианты содержания написанного.