Счастье вместе. Нескучное руководство по семейной жизни

Милосердие, способность прощать — вот ваша цель, даже если вы абсолютно уверены в собственной правоте. Журналисты старой школы вроде меня просто помешаны на проверке и перепроверке фактов. Нас всегда учили: даже если мама говорит, что любит тебя, все равно проверь. Именно поэтому, если вы считаете, что спорить с такими, как мы, не имеет смысла, вы недалеки от истины. Для нас главное — чтобы все было точно. Много раз случалось, что, когда муж рассказывал какую-нибудь историю, я перебивала его на середине и требовала указать источник факта, события или детали. И ему это нравится. Но бывают ситуации, когда точность или правота — господи, неужели это пишу я! — далеко не главное. Спорить с пеной у рта, отстаивая свою правоту, чтобы все в конце концов с вами согласились, — утомительно, неприятно и контрпродуктивно. Я никогда не стану восхищаться Лэнсом Армстронгом. Как-то раз я присутствовала на мероприятии, где был и он: что ж, я совершала всякие замысловатые виражи, только чтобы с ним не пересечься. А муж всегда будет его поддерживать и однажды час проторчал на солнцепеке, только чтобы увидеть своего кумира краешком глаза. По этому вопросу мы никогда не сойдемся. Да и ладно. И уж совсем дурацкая затея — настаивать на своей правоте, своих воспоминаниях о последовательности событий или своем видении подхода к установке гриля на террасе.

Когда я работала над этой книгой, меня пригласили на предпремьерный показ документального фильма «Икар» о российской допинговой программе[13]. Затем должна была состояться дискуссия о применении допинга и его последствиях. Как вы думаете, кто был заявлен в числе спикеров? Мистер Допинг собственной персоной — Лэнс Армстронг. И хотя ситуация грозила перерасти в очередную семейную баталию, мы с мужем все-таки пошли. И выжили. После всего этого я сказала мужу, что Армстронг, на мой взгляд, высказал несколько вполне уместных соображений. «Да, наверное, — ответил муж. — Но, пожалуй, выглядел он не особо хорошо».

Глава 3

Финансы

Моя матушка из тех, кого называют богатыми наследницами. В день, когда началась Вторая мировая война, ее семья переехала из дома в Белгрейвии[14] в один из тех особняков в английской глубинке, адрес которых пишется в три слова: название дома, название деревни, название графства. В ее случае — «Мередит, Тиббертон, Глостершир». Мы с семьей однажды туда ездили. Завидев дом, мы с братом завопили, что он великолепен. Но мама тут же оборвала нас: оказывается, мы восторгались коттеджем садовника.

Сам дом прятался за длинной, заросшей кустарником подъездной аллеей. Новые владельцы все нам показали. Внутри все сохранилось: и оранжерея, и обнесенный высокой стеной сад, и огромная музыкальная комната. Под лестницей — ряд звонков с номерами верхних покоев, чтобы слуги знали, кто уже проснулся и желает позавтракать. Мама показала нам окно, из которого они с сестрами и братьями поливали друг друга водой, стараясь, чтобы брызги не попадали на бедных детишек, которых вывезли сюда из Лондона на время бомбежек. Впрочем, на велосипедах вокруг дома гоняли все вместе. Семейная легенда гласит, что после того, как мои предки покинули особняк, там некоторое время располагалась психушка (хотя едва ли при смене обитателей соседи заметили большую разницу), а затем уже в доме поселились новые хозяева. Но нынешние владельцы уточнили: это был не сумасшедший дом, а реабилитационная клиника для алкоголиков (мы с братом, посовещавшись, решили, что и эта разница не так уж велика). Так или иначе, дом был громадным. И после визита у нас к маме был только один вопрос: а что случилось с деньгами?

Мой отец совсем другой породы. Он родился во времена Великой депрессии, а вырос в австралийской глубинке. Его отец, мой дед, был управляющим в банке. Они и жили в доме при банке, потому что окрестным фермерам на часы работы учреждения было наплевать. Отец рос, наблюдая, как дед вел переговоры с людьми, боровшимися за то, чтобы сохранить ферму, получить кредит на зерно для посева и корм для овец, или на то, чтобы нанять стригалей, или просто чтобы прокормить своих детей.

Бабушка умерла рано, и дед снова женился. В один прекрасный день он объявил моему отцу, Билли, что тому совсем не обязательно учиться в старших классах, но обязательно идти работать рассыльным у бухгалтера. Поначалу Билли не понял, с чего это дед вдруг принял такое решение, но год спустя дед умер — выяснилось, что врачи предрекали ему скорую кончину. И Билли оказался единственным кормильцем для себя и мачехи. Отец рассказывал, что сэкономленных денег — после оплаты счетов за еду, квартиру, транспорт, одежду — хватало на молочный коктейль раз в две недели. Он обычно сам разносил банковские уведомления тем, кто жил поблизости, экономя даже те гроши, которые компания выделяла на марки.