Счастья хватит на всех

Поднялся из кресла, пошкандыбал к ней, смотреть игрушки.

— Подождите, нужно ещё установить ёлочку.

— Я сам. Дай мне… ведро… и проволоку.

Сашка послушно принесла и то и другое, ни слова поперёк не сказала. Ни в коем случае нельзя лишать его мужской работы, хотя бы той, которая ему по силам, это его очень обижает.

Она оставила его разбираться с ёлкой, а сама принялась накрывать на стол, краем глаза присматривая, что он делает. Угощения много, Сашка очень старалась, чтобы оно было разнообразным, вчера весь день провела у плиты. За прошедшие два года она поневоле стала разбираться в диабетической кухне, обзавелась скидочными картами в нескольких Интернет-магазинах для диабетиков, и каждый месяц забирала с почты посылки с конфетами, печеньем и всяческими заменителями сахара, которые можно использовать в готовке. Гликемический индекс любого продукта могла оттарабанить, даже разбуди её ночью. Но самое главное, научилась готовить так, чтобы он забыл про свои болячки, чтобы у него и мысли не возникало, что он в чём-то ограничен. А современные лекарства, которые Сашка добывала через Интернет, и постоянный контроль позволяли держать сахар в разумных пределах. Вот тогда жизнь для обоих приобрела новые краски.

Да, теперь только так. Всё на двоих. Ему нездоровится, и Сашке хочется на стену лезть от тоски. Но дни, когда они вместе гуляют по лесу или вот как сейчас, возятся с какой-нибудь ерундой дома, самые счастливые.

Их долго не хотели оставлять в покое. Приезжали журналисты, каким-то чудом раздобывшие адрес. Ещё бы, такая сенсация! Материал можно отснять — закачаешься! Но никто не закачался, Сашка решительно выставила съёмочную группу за дверь. Потом Сашка с ужасом ждала, что явится Зарина, но мадам Туманова так и не приехала. А в один из хороших дней, когда Всеволоду Алексеевичу хотелось разговаривать, он между делом упомянул, что ещё в Москве переоформил на супругу бо`льшую часть имущества.

— Чтобы скандалов не было, — пояснил он. — И соблазна признать меня невменяемым, пока я какое-нибудь завещание не в её пользу не написал.

На редкость здравая мысль для него сегодняшнего.

Приехал он тогда в жутком состоянии, прилетел сам, и сам добрался до её дома, но задыхался через каждое слово, баллончик боялся выпустить из рук, шатался от слабости и высокого сахара.

— Лечи, Тётя Доктор, — пробормотал он побелевшей, застывшей в дверях Сашке, которая считала, что за прошедшие с их последней встречи три года вообще потеряла способность что-либо чувствовать.

И она опять лечила, выхаживала, отпаивала травяными сборами, сидела с ним ночами. Уже много позже он рассказал, что ушёл со сцены, сорвав подряд пять или шесть выступлений, заплатив бешеную неустойку, вдрызг разругавшись с Ренатом и распустив коллектив. Впрочем, обо всём этом Сашка знала от Тони, но версия Всеволода Алексеевича оказалась ещё ужаснее. Скорее всего, Тоня оберегала подругу от подробностей.

— Не могу больше, — закончил он свой рассказ. — И не хочу.

Поначалу он собирался только подлечиться, а потом уехать в Москву. Купить себе отдельную квартиру и тихо доживать. Но чем больше времени они проводили вместе, тем очевиднее было для Сашки, что один он жить не сможет. Он забывал выключить кран и принять лекарство, вовремя поесть и сделать укол инсулина. И, стоило оставить его в одиночестве, он замыкался в каких-то своих, явно невесёлых мыслях. Наверняка тосковал по сцене, по зрителю, по поездкам, по всему, что составляло его жизнь. И Сашка бросала все свои дела, всех пациентов, все обязанности, и тащила его гулять и разговаривать.

Как-то само собой получилось, что, пролежав в их больнице, а потом ещё отдохнув три недели в санатории в Белокурихе, Всеволод Алексеевич оказался в её доме. Соседи, конечно, шептались. Даже Иван Иванович как-то косо на неё посматривал. Сашка старалась ничего не замечать. Если бы вы знали! И того, что не давало сплетникам покоя, не было, и быть не могло. Зато было другое. И как вам объяснить, что человеку, чей голос хранил тебя всю жизнь, можно простить что угодно? И в конце концов, лично ей он не сделал ничего плохого.

Да и кто — он? Как мало напоминал увлечённо сейчас копающийся в ящиках с игрушками и прилаживающий на пушистую ветку позолоченную лошадку, такой уютный, домашний, в квадратных, сползающих на нос очках, безобиднейший Всеволод Алексеевич того человека, который катком прошёл по их судьбам? Того, который соблазнял, использовал, сметал с дороги? Спроси его сейчас, он даже не помнит ничего из этого. Но Сашке и в голову не придёт спрашивать.

Только голос остался почти тот же. Голос, от звука которого по-прежнему замирает сердце.

— Огонёчков не хватает!

Стоит перед наряженной ёлкой, оглядывает своё творение.

— Не хватает, — согласилась Сашка. — Вот гирлянд у меня нет, я же раньше на улице ёлку наряжала, там их втыкать некуда.

— В моём детстве ёлку… украшали обычными… свечками. И поджигали…

Ну да, только настоящих свечек нам тут и не хватает. Он быстро подожжёт и ёлку, и дом заодно.