Счастливая черкеска

— Вот и спрашиваю: теперь это — главное доказательство чуда?

Мухтарбек вздохнул и уже другим тоном посоветовал:

— Позвони генералу Цаголову. Он человек серёзный, ты это знаешь. И он с удовольствием с тобой встретится…

— Он был там — Ким?

— И там — тоже, — улыбнулся Миша.

— Сейчас же с ним свяжусь. Тут же.

— Перезвонишь мне потом? — попросил Мухтарбек. — Надо повидаться: у меня для тебя есть маленький подарок… к случаю как раз. Перезвонишь?

Генерал, работавший тогда заместителем министра в Миннаце — в том же здании на Ушинского в центре Москвы, где когда-то Иосиф Виссарионович Сталин в Миннаце начинал, — принимал меня запросто, в комнате отдыха рядом со своим кабинетом — все стены здесь были увешаны видами Кавказа собственной его кисти. Извинившись, я медленно пошел было вдоль картин, но тут же остановился, завздыхал…

— Кавказ подо мною? — спросил генерал насмешливо.

— Хоть бы на часок! — сказал я мечтательно.

— С удовольствием бы составил кампанию, — поддержал он понятный ему порыв. — Но… всё, что могу, как говорится!

Повел рукою на собственные пейзажи, и я снова и с интересом, и с ностальгическою тоской стал вглядываться, но тут вдруг подернул головой — словно споткнулся обо что-то глазами.

— Совсем другие горы, — послышалось у него в голосе одобрение. — Афганистан, да.

— Неужели с натуры?

— Нет, это по памяти…

Но тут надо, пожалуй, объяснить, откуда пошло наше с Цаголовым знакомство: в девяностом году, когда я ещё не успел наиграться в казаки-разбойники и был председателем Оргкомитета по созыву первого Большого круга казаков России, прежде многих других пригласил на него старого своего к тому времени друга Ирбека Кантемирова, Юру. А Юра пришёл на наш Первый круг с другим джгитом — наголо бритым горбоносым осетином в генеральском мундире. Вид у него был не только бравый, но чем-то явно довольный, проницательные глаза дружелюбно посмеивались.

С Ирбеком давно понимали друг дружку с полуслова: подтолкнул его плечом, потихонечку спросил, кивнув на Цаголова:

— Есть причина?

— А у него она будет ещё лет десять, — рассмеялся Ирбек. — Столько, сколько моджахедом работал…

Сунул руку в карман пиджака, достал небольшое фото: угрюмый погонщик в драном халата и в чалме с мордой верблюда над плечом.

— Каких только не разузнал там секретов, а спрашиваю, что это за скакун у него за спиной: «араб» или «ахалтекинец», скажи Ким? Молчит!..

Когда рассказал теперь Цаголову о цели визита, генерал нисколько не удивился.

— Я вылетел немедленно, как только из Владикавказа позвонили в Москву, и ещё застал нерастаявшие следы от конских копыт на крыше школьной подсобки, — начал деловым тоном. — И сделал потом всё, что должен был сделать профессионал: всех до одного свидетелей расспросил, ответы записал, свел вместе, постарался анализ дать…

Где-то в архивах моих лежит крошечная кассета с записью подробнейшего рассказа генерала Цаголова… мне стыдно, что где — то, а не тут, сейчас — под рукой. Стыдно, что по горячим… по ещё нерастаявшимследам запись эту я так нигде не опубликовал тогда — после за меня это сделал в «Юридической газете» старый товарищ Юра Апенченко, однажды искренне удивившийся: «Как? У тебя этоесть и ты — сидишь?»

Такие мы, русаки!

(Подумал было, вдруг повезёт, сунулся сейчас по многочисленным коробкам и ящикам, нашел такую же крошечную кассетинку от «Сони» с надписью карандашной: «Босфор»… Это — к тому же, и лишь подтверждает, что я сейчас вроде бы на верном пути… на курсе, который прокладывал тогда снимавший учебный фильм для будущих штурманов России Евгенний Геннадьевич Бабинов — Главный штурман Военно-Морского Флота…)

И всё же не в этом суть.

В том, что сам генерал все в осетинском селении Дигора случившееся воспринимал с той же уверенной деловою серьёзностью, с какой относился к своим афганским странствиям караванными тропами…

— Что любопытно, — рассказывал, зажигаясь. — Все слышали, как святой Георгий сказал: вы перестали слушать старших — это очень плохо… Около сотни человек опросил, и все: да, слышал. А какой у него, спрашиваю, был голос?.. Чем он запомнился? Удивляются: причем — голос? Он как-то так: молча. Но каждый слышал одно и то же — слово в слово… Я потом одному из наших высших церковных иерархов тут уже, в Москве, об этом рассказываю, а он: все верно. Воистину в писании сказано: молчание — язык будущего века!

Выходит, зря я всё-таки в разговоре с Мухтарбеком пошучивал насчёт вселенского пира — зря. Сказал об этом Цаголову, и он будто вспомнил:

— Будешь звонить, поздравь его. Недавно он окрестился…

Надо сказать, что прежде я об этом не думал: крещен Миша, нет ли?

— Вот как? — откликнулся теперь с неожиданной радостью. — И где он окрестился?

— Отец Артемий его крестил, — чему-то улыбался Цаголов. — Может, помнишь: в самом начале перестройки этот батюшка вел передачи для детишек — такое доброе лицо, весь светится, — и переменил тон. — Так и не пойму до сих пор, почему он с телевидения ушел, а все эти бесы появились…

Загадка, которую не в силах даже опытному аналитику одолеть?..

5