Счастливая черкеска

— Теперь бы хоть мальчики поспели в Приштину во-время!

— А слышали, греки америкосов не хотели в Косово пропускать? Заблокировали дороги…

— А наших, говорят, ждут?..

—  Тампонимают. В Греции.

— А наши стратеги…

— Это ты им слишком большой комплимент: наши.

— Вон-вон! Разворачивается, сейчас опять зайдёт…

Но не только тут отводили душу.

Когда в капитанском своём люксе Владимир Львович устроил адмиральский приём для нас троих, соседей по столику, речь шла — хоть в более сдержанных тонах — почти о том же: может быть, это наша всеобщая беда нынче — дефицит братского общения?

Не его ли и мы с тобой, дорогой мой читатель, взаимно пытаемся сейчас, спасибо тебе, восполнить?

6

Был июль, стояла жара, небо к полудню начинало выцветать, но тут и наступала пора, когда командиры выкраивали часок-другой, чтобы освободить матросиков от вахты мирской: дабы заступили на вахту духовную…

Когда на «Азове» крестили первых, заметил, как ребятки стараются не наступать на полную ступню босыми ногами: стальной пол дышал жаром. По настоянию батюшки дядьки-мичманы тут же велели обдать его забортной водой, но высыхала она как на кухонной конфорке стремительно и чуть не с шипеньем — пришлось искать деревянные решетки, класть под ноги.

Над большою иконой Николая Чудотворца, подвешенной в каком-нибудь бронированном уголке корабля, батюшка определял и дорожную мою, в кожаной оправке — святого Георгия, рядом с купелью ставили и покрывали куском желтого бархата столик, из крестильного ящичка я выкладывал рядом с Евангелием большой крест, пузырек с миром, кисточку, свечки, ножницы и полтора-два десятка маленьких крестиков уже со шнурками. Не таким простым делом оказалось вдруг для меня раздувать кадило, и я насмешничал над собой, вспоминая московских своих землячков, ловких мальчишек-прислужников из церкви Николая Чудотворца в Старом Ваганькове, уверенно помогавших нашему отцу Виктору… до меня и сейчас, когда пишу это, вдруг донесся печалью и страданием пронзающий душу батюшкин голос: отец Виктор дружил с Игорем Тальковым, светлая ему, незабвенному, память, они любили петь вместе, и, когда погиб Игорь, в голосе у батюшки, какой бы из псалмов он ни пел, всегда звучал теперь и надрывный плач по ушедшему соратнику, который ещё вернется, вернётся к нам в сиянии славы…

— Отрекаешься ли от сатаны, и от всех дел его, и от всякого служения ему, и от всякой гордыни его?! — намеренно строго вопрошал отец Георгий.

Худосочные, телом напоминающие картофельные ростки в темном подвале по весне матросики, которых из-за впалой груди и торчащих как неоперенные крылья лопаток звали «птенчиками», шептали тихинько:

— Отрицаюсь…

Какая, и правда что, рвущая сердце разница была меж ними и стоявшими теперь бок о бок десантниками, заботившимися о поддержании формы, кормилицы своей нынешней, здоровущими «контрактниками»!

— Сочетаешься ли Христу? — громко вопрошал отвернувший их всех от «сатанинского» запада лицом к Господу, на восток отец Георгий.

И у десантников звучало как немедленный отзыв на приказ:

— Сочетаюсь!

Громко, в унисон батюшке я прочитывал «Верую…», он раздавал в это время зажженные свечки, из-за порывов ветра они вдруг гасли в руках, и тогда наши «крещаемые» явно оживлялись и начинали делиться огоньком… Господи! — кричало все во мне. — Если бы они и дальше точно также выручали друг дружку!..

Я далеко не реформатор, нет, но, но в те часы, недостойный, думал иногда, да простится мне, с болью: может быть, уже давненько бы стоило ввести в таинство крещения слова о братской взаимной помощи, о национальной солидарности среди русских — ведь пропадаем, пропадаем без неё… так и — пропадем. Ни за понюх табаку. Ни за грош!

Опять трепетало свечное пламя, и я вдруг вспоминал Владикавказ, закрытую тогда ещё церковь на Осетинской горке: служба шла рядом с ней на открытом воздухе, иконы висели на длинных, прикрепленных к веткам пышных туй полотенцах, и также подрагивали под ветерком огоньки над широкими кругами бронзовых, на высоких ножках чаш с песком, куда втыкали зажженные свечки… С Игорем Икоевым, режиссером, с которыми неподалеку, на телестудии монтировали снятые в наших закубанских краях кадры древних аланских городищ и погибающих, будто спешащих им вслед, предгорных казачьих станиц, мы договаривались так, чтобы я успевал к началу службы, где прихожан сперва было немного, но все прибавлялось и прибавлялось — мне казалось таким это важным, поддержать осетин, вымаливающих возвращения церкви… Как меня радовала их настойчивость, как завидовал их сплоченности, которой так всегда не хватало русакам… может, Мухтарбек этой иконкой Георгия Победоносца, висевшей на корабле над образом Николая Чудотворца, не сознавая сам того, отдарился? А, может, это знак святого Георгия нам всем: в трудное время быть вместе?

— Печать дара Духа Святаго! — произносил теперь священник значительно. — Аминь.

— Аминь! — произносили еле слышно «крещаемые».