Счастливая ностальгия. Петронилла (сборник)

Мне все-таки удалось добраться до туалета. По возвращении я взглянула в окно на унылый парижский пейзаж, распахнувшийся передо мной: пешеходы топтали уличные сумерки. «Это парижане, – подумала я, ощутив себя энтомологом. – Не может быть, чтобы среди стольких людей не нашлось избранного или избранной. В этом городе, который называют городом-светочем, должен же быть кто-то, с кем я смогу пить свет».

* * *

Я – тридцатилетняя писательница, недавно обосновавшаяся в Париже. Книготорговцы приглашали меня в свои магазины раздавать автографы, я никогда не отказывалась. Люди сбегались, чтобы меня увидеть, я с улыбкой их встречала. «Какая милая», – говорили вокруг.

На самом деле я незаметно для других вела охоту. Будучи сама жертвой любопытствующих, я внимательно разглядывала каждого из них, задаваясь вопросом, годится ли он на роль компаньона по выпивке. Дело было практически безнадежным, потому что, в конце-то концов, по какому признаку выявить такого человека?

Прежде всего, не подходило само слово «компаньон», ведь этимологически оно означает того, кто делит с тобой хлеб, panis. Значит, мне нужен был «комвиньон» или «комвиньонка». Некоторым книготорговцам приходило в голову предлагать вино, некоторые даже наливали шампанское, что позволяло мне заметить во взглядах людей искорку желания и оценить его интенсивность. Мне нравилось, когда на мой бокал бросали вожделеющие взгляды, лишь бы взгляды эти были не слишком настойчивыми.

Практика раздачи автографов имеет в своей основе некую двусмысленность: одна сторона не понимает, чего хочет другая. Сколько журналистов задавали мне этот вопрос: «Чего вы ждете от подобных встреч?» По-моему, вопрос этот уместно задать и представителям противной стороны. За исключением редких фетишистов, для которых подпись автора действительно что-то значит. Чего хотят эти любители автографов? Я же с искренним любопытством отношусь к тем, кто приходит на меня посмотреть. Пытаюсь понять, кто они такие и что им нужно. Этот вопрос, наверное, никогда не перестанет меня мучить.

Сегодня я в какой-то степени могу на него ответить. Не я первая обратила внимание, что перед моим столом выстраиваются в очередь самые красивые девушки Парижа, и я не без удовольствия отмечаю, что многие мужчины приходят на мои автограф-сессии, чтобы приударить за этими красавицами. Я подписываю книги с удручающей медлительностью, и у соблазнителей оказывается достаточно времени.

Но мой рассказ относится к 1997 году. В ту пору данный феномен не так бросался в глаза, может быть, потому, что тогда у меня было не слишком много читателей, что уменьшало вероятность выявить среди них тех, кого я мечтала встретить. Это были героические времена. Книготорговцы почти не наливали шампанского. В издательстве у меня не было своего стола. Об этом периоде своей жизни я думаю с таким же ужасом, с каким род человеческий вспоминает доисторические времена.

На первый взгляд мне она показалась такой юной, что я приняла ее за пятнадцатилетнего мальчика. Невероятно напряженный взгляд только подчеркивал ее молодость: она разглядывала меня, словно скелет глиптодонта в Музее естественной истории.

Подростки читают меня довольно много. Когда мое имя включают в список литературы, выдаваемый в лицее, мне это не слишком интересно. Но если ребенок читает меня по собственной инициативе, это потрясающе. Поэтому я встретила мальчишку с неподдельным энтузиазмом. Он пришел один, и это доказывало, что прислал его не учитель.

Он протянул мне экземпляр «Любовного саботажа». Я открыла книгу на титульной странице и произнесла ритуальную фразу:

– Добрый вечер. Кому подписывать?

– Петронилла Фанто, – ответил голосок без особых гендерных признаков, но скорее женский, а не мужской.

Я подпрыгнула, но не потому, что выяснила истинный пол собеседника, а потому, что поняла, кто стоит передо мной.

– Так это вы?! – воскликнула я.