Счастливая ностальгия. Петронилла

В 2005 году я опубликовала роман «Серная кислота». На сегодняшний день это единственный из моих романов, который вызвал негативную реакцию. Меня упрекали в том, что жестокость, которая царит на площадках некоторых телевизионных реалити-шоу, я сравнила с жестокостью концлагерей. Нападки были несправедливы: в романе, действие которого происходило в недалеком будущем, я никого не называла фашистами. Это был вымысел в чистом виде, и критики постепенно успокоились.

Тем не менее мне пришлось пережить довольно сложный период. Шампанское оказалось весьма ценным союзником, моя спутница тоже.

Петронилла только что опубликовала свой самый жизнеутверждающий роман – «Упрямцы». Это было своего рода вольное толкование голливудской классики «Что случилось с Бэби Джейн?». Ей казалось – и не без оснований, – что критика обходит ее книгу молчанием. Мы опустошали бокалы, изливая друг другу свои разочарования.

Однажды она заорала на меня:

– Ты что, ничего не понимаешь? Хотела бы я быть на твоем месте!

– Думаешь, получать оскорбления так уж приятно?

– А когда тебя игнорируют, это, по-твоему, что, лучше?

– Ты преувеличиваешь. С чего ты взяла, что твою книгу никто не заметил?

– Хватит, прошу тебя. Не нужны мне твои дешевые утешения. Скажи еще, что моя книга ничего не стоит.

– Не приписывай мне лишнего. Я такого никогда не говорила, тем более что я так не думаю.

– Ну тогда и не плачься на судьбу. У тебя нет повода.

– Я не плачусь. Просто немного жалуюсь.

– Тоже мне, кокетка!

Эта грызня роднила нас с ее персонажами: мы, хотя и были помоложе, очень походили на буйных пьяниц, которых она описала в своем романе. Характерная черта настоящего писателя – дар пророчества; не знаю, повторились ли в наших телешоу ситуации, описанные в «Серной кислоте», но я уверена, что ее «Упрямцы» воплотились в наших с ней ссорах в ту осень. Что лишний раз доказывает (если это нуждается в доказательствах): Петронилла Фанто – настоящий писатель.

В конце года у себя на автоответчике я обнаружила следующее послание: «Птичка, готовь свое лучшее шампанское. Буду у тебя завтра вечером в шесть. У меня есть новость».

«Дом Периньон» 1976 года тут же был поставлен охлаждаться. О чем она собирается мне рассказать? Что она кого-то встретила? Влюбилась?

Она с наслаждением отхлебнула шампанское и заявила, что ей этого будет не хватать.

– Ты завязываешь с алкоголем? – обеспокоенно спросила я.

– В каком-то смысле. Я уезжаю.

– Куда?

Она сделала широкий жест рукой, словно охватывая необозримое пространство.

– Я собираюсь пересечь пешком Сахару.

Скажи это кто-либо другой, меня бы это позабавило. Но Петронилла отнюдь не была малодушной хвастуньей, и я знала, что она и в самом деле осуществит это безумство.

– Зачем? – пробормотала я.

– Так надо. Если я не уеду отсюда, то стану похожа на типичного писаку.

– Это не обязательно. Посмотри на меня, я же не похожа.

– Ты ненормальная. А мне необходимо уехать, уверяю тебя. Не хочу зарастать мхом.

– Мхом – ты? Это невозможно.

– Мне только что исполнилось тридцать.

В это невозможно было поверить. Она казалась немногим старше, чем во время нашей первой встречи, когда я решила, что ей пятнадцать лет. Сейчас она выглядела на семнадцать.

– И надолго ты уезжаешь?

– Там видно будет.

– Но ты вернешься?

– Да.

– Точно?

Вместо ответа она вынула из сумки папку и протянула мне:

– Вверяю тебе свою новую рукопись. Очень ценная. Издатели мне осточертели. Если ты решишь, что ее стоит опубликовать, займись этим, пожалуйста. Я горжусь этим текстом и твердо намерена выпустить его в свет. Можешь считать это доказательством того, что я вернусь.

Я с трудом сделала глоток лучшего шампанского на свете.

– Спасибо, что ты не предлагаешь составить мне компанию, – сказала она.

– Я как ты: никогда не замахиваюсь на то, чего сделать не смогу. Сахара пешком – это, конечно, прекрасно, но не для меня. Ты когда уезжаешь?

– Завтра.

– Что?

– Так надо. Иначе я, как все эти литераторы, не смогу удержаться от искушения: мне захочется узнать, что ты думаешь о моей книге.

– Я смогу прочесть ее за ночь.

– Нет. Я тебя знаю: ты никогда не читаешь в состоянии опьянения.

– С чего ты взяла, что я буду в состоянии опьянения? – спросила я, поднося бокал к губам.

Она искренне, жизнерадостно засмеялась.

– Мне будет тебя не хватать, – сказала я.

У меня дрожал подбородок.

– Какая ты сентиментальная! – воскликнула она, воздев глаза к потолку.

Я и вправду принадлежу к той породе людей, которые плачут, если их друзья уезжают неизвестно насколько. У меня большой опыт расставаний, и я, как никто другой, понимаю, как это опасно: когда кто-то вас покидает, пообещав, что вы еще встретитесь, – это плохое предзнаменование. Скорее всего, вы этого человека больше никогда не увидите. И это еще не самое худшее. Гораздо хуже, если вы вновь его увидите и не узнаете, то ли потому, что он и в самом деле сильно изменился, то ли потому, что замечаете нечто отталкивающее, что, скорее всего, имелось в нем и прежде, но на что вам удавалось закрывать глаза во имя таинственной и опасной разновидности любви, смысл которой недоступен пониманию, – во имя дружбы.