Счастливая Россия

Ветер на миг прикрыл глаза и, будто въявь, увидел перед собой лицо Максима Львовича. Когда-то синие, но давно выцветшие глаза смотрели иронически. Морщинистый рот кривился насмешливой улыбкой.

– Знаешь, Карлуша, кем или, вернее, чем я себя чувствую в мои 178 лет? Сердце, печень, почки, легкие, суставы, половина костей и позвонков – всё у меня сменное, кое-что и неоднократно. Я – как древний японский храм, в котором древнего только алтарь. – Костлявый палец постучал по высокому лбу. – А стены, полы, кровлю сто раз меняли. Да и алтарь ветшает. Медицина делает что может, но в мозгу начинаются «необратимые возрастные». Ткани дубеют. Скоро я стану дубина-дубиной.

– Ну, до этого тебе еще далеко, – услыхал нынешний Карл собственный голос – будто издалека.

– Года два, максимум три, – серьезно ответил Старицкий. – А и ладно. Пора честь знать. Когда я уйду, все станут говорить речи, а потом госкомиссия решит увековечить мою светлую память. Например, поставить памятник над моей могилой и открыть музей моего имени. И тогда ты скажешь нашему уважаемому регулятору и членам правительства, что покойный не хотел памятник. Он хотел остаться дома. Я прожил здесь больше ста лет. Этот дом стал моим панцырем, моей второй кожей. Пусть он будет мне мавзолеем и музеем. Можете водить по комнатам школьников, рассказывать им, какой я был великий. А я – вернее, мои бренные – будут лежать внизу. И, может быть, мне будет приятно, что надо мной разгуливают маленькие евразята. Я уже и альков себе приготовил.

– Какой альков? – переспросил тогдашний Ветер, которому очень не нравился этот разговор.

– Потом когда-нибудь покажу…

Сильван прервал затянувшуюся паузу:

– Что за разговор ты вспомнил?

– Неважно… В общем, я спустился в подземный этаж, где Максим Львович хранит… хранил свою коллекцию старинных книг – знаешь, таких тяжелых, из бумаги, в коленкоровых переплетах… Просветил сонопенетратором полы и обнаружил потайную нишу… Нечто вроде саркофага. Вскрыл, а там… – Карл кашлянул. Ему было трудно это говорить. – Там труп. Обезглавленный…

– Обезглавленный?! – Сильван вскочил так резко, что опрокинулся стул.

– Да. – Ветер содрогнулся. – Мы бы никогда его не нашли, если б не тот давний разговор…

Лицо Сильвана, не слишком подвижное, словно заколыхалось. Карл внимательно наблюдал. Ждал, каким будет первый вопрос.

Вопрос был ожидаемый – для бывшего директора ФСБ:

– Ты обнаружил тело первого октября. Сегодня уже седьмое. Что удалось установить за это время?

– Ничего. Честно признаюсь, я понятия не имею, как это функционирует. Ну это… – Ветер пощелкал пальцами, вспоминая архаизм. – Расследование. У меня в бюро и специалистов таких нет. В старину существовала популярная профессия: сыщик, детектив. Тогда часто кого-нибудь убивали, и особые люди умели как-то хитро находить преступников по следам. А у нас, сам знаешь, если кого-то и убьют, то разве что по неосторожности. И никто, конечно, не бегает от ответственности, не скрывается… Черт, в мозгу не укладывается! Взять и убить человека! Отрезать голову! Эксперт говорит, еще у живого!

Он на несколько секунд прервался, чтобы успокоиться. Заговорил тише.

– Я не знал, с чего начать. И проконсультироваться не у кого…

– Ну да, – кивнул Сильван, грустно усмехнувшись. – И ты пошел в библиотеку, и взял учебник двадцать первого века по криминалистике – слово, которого ты раньше не знал.

– Да. Только не двадцать первого, а двадцатого. Он показался мне более простым.