Счастливая семья

Мама ушла в комнату. Мы бегали по дому на цыпочках, стараясь не шуметь. За полчаса дом был убран, все накормлены. Телевизор дяди Бори работал без звука. Все было бы ничего, если бы не петухи. Мама, да и все мы подскочили от того, что у нас буквально под ухом закукарекали петухи. По многоголосию казалось, что их как минимум штук пять, а то и все семь. К ним же немедленно присоединились индюки, тоже в немалом количестве.

– Который час? – Мама вышла из спальни.

– Три, – ответил папа.

– Тогда почему они кудахчут? – удивилась мама.

– Это куры кудахчут, а петухи кричат, – объяснил я.

– Хорошо, почему у меня под окнами объявился скотный двор?

Мама вышла на улицу, и мы все дружно двинулись за ней. Шли на звук. Сима радостно кричала «кукареку», петухи ей отвечали.

– С детства боюсь индюков, – сказала мама, – терпеть их не могу.

Мы обогнули мусорные баки, поприветствовали пугало и достигли своей цели – в доме, казавшемся заброшенным, появились признаки жизни. На пороге громоздились банки, стремянки и все для ремонта, а на участке был выстроен загончик для птиц. По траве разгуливали индюки, перекрикиваясь, переругиваясь, потряхивая «соплями», как мама охарактеризовала индюшачий кожный нарост на шее. В закрытом курятнике, видимо, сидели куры. Вокруг ходили два петуха. А мы думали, что больше. Но кричать они продолжали, как целое «стадо» – опять же по выражению мамы. Людей при этом в доме не было.

– Они их для еды завели? – спросил я.

– Не знаю, но это хорошая идея, – откликнулся папа, – все под рукой. Не нужно в супермаркет ехать.

– Разве петухи не должны кричать всего один раз на рассвете? Почему они кричат после обеда? – спросила у меня мама. Ответа я дать не смог.

Поскольку поговорить о поведении домашней птицы было не с кем – хозяева так и не объявились, – мы вернулись в дом. Петухи и индюки продолжали кукарекать и говорить «бл-бл-бл» (дядя Боря очень смешно изображал этот звук, Сима хохотала и требовала повторить) весь вечер. У мамы разболелась голова, поскольку дядя Боря оказался столь же неутомим, как петухи и индюки, и мог без устали смешить Симу своим «бл-бл-бл». Сима кукарекала, а дядя Боря отзывался. И так – несколько часов подряд.

– Я сойду с ума, – заявила мама, – сначала церковь, теперь птицы. Я не выдержу. Пойду и всех зарежу.

Сима услышала конец фразы и зарыдала.

– Хорошо, – тут же спохватилась мама, – тогда нам нужно переехать.

– Только не это! – закричал папа.

Но утром вопрос был решен сам собой. Петухи начали кричать с пяти утра и не умолкали. К петухам прибавились новые йоги. Старые йоги как жили тихо, так тихо и уехали, и им на смену приехали новые. Видимо, они практиковали другую йогу, и пятнадцать человек на соседнем участке с шести утра развели бурную деятельность. Они коллективно готовили завтрак, коллективно двигали садовую мебель, дети (а новые йоги приехали с детьми) качались на скрипучих качелях, и мама не знала, кого идти убивать первыми – индюков с петухами или соседских детей. К девяти утра йоги с петухами угомонились, и мама заявила, что завтракать мы можем чем угодно, а она пошла досыпать.

Но не тут-то было – на пороге появился Алексис, который объявил, что поймал специально для мамы «детей каракатицы», «ребенка осьминога» и она непременно должна купить у него все это несчастное потомство. Мама сказала, что детенышей она готовить не умеет и готова купить только анчоусов. Однако Алексис обиделся и сказал, что мама никогда в жизни не видела таких прекрасных детей каракатицы и он не уедет, пока мама на них не посмотрит. Мы опять стройной колонной двинулись по дорожке. Каракатица очень понравилась тете Наташе, которая сказала, что всю жизнь мечтала ее попробовать, и вот ее мечта, можно сказать, сбылась – будет что рассказать родственникам, и Алексис немедленно отсыпал в пакет килограмм. Осьминога мама взяла по моей настоятельной просьбе – я хотел увидеть, где у него находятся чернила и как его нужно разделывать. Анчоусов мама купила, как и собиралась. Все это происходило под рев Симы, которой было жаль детенышей и она очень боялась рыбы. Даже непонятно, отчего она больше рыдала – от жалости или от страха.

– А как их готовить? – спросила мама у рыбака.

– Детей каракатицы можно есть сырыми! – воскликнул Алексис и причмокнул от удовольствия. – Просто помыть и пожарить! Ничего не надо! Чистить не надо!

Через час мама с ужасом смотрела, как ее кулинарный шедевр превращается на сковородке в синее месиво. У детей каракатицы оказался во внутренностях солидный и вовсе не детский запас чернил. Есть их никто не отважился, хотя я и убеждал всех, что чернила вполне съедобные и вообще это деликатес. Но, пока я разглагольствовал, мама позвонила Василию в пиццерию и отправила меня за едой. Василий долго смеялся, когда мама рассказала ему про неудачно пожаренных детей.