Счастливая странница

На его кровати лежал его костюм, свежая белая рубашка и галстук. Лючия Санта выслала Винни и Ларри на поиски брата. Они проехали на машине мимо здания Гильдии на Двадцать седьмой стрит и дальше к кондитерской на Девятой авеню, где парни частенько резались в карты ночи напролет. Хозяин лавки с вечно слезящимися глазами сообщил им, что Джино еще час назад торчал поблизости, но потом отправился с дружками на утренний сеанс то ли в «Парамаут», то ли в «Кэпитол», то ли в «Рокси» — одним словом, он не уверен, куда именно…

Когда они, вернувшись, поведали об этом Лючии Санте, она была, как во сне.

— Ладно, значит, он не поедет, — только и сказала она.

Когда все садились в машину, из-за угла Тридцать первой появилась Терезина Коккалитти, чтобы пожелать им счастливого пути. В неизменном черном одеянии, с темным исхудавшим лицом и волосами цвета воронова крыла, она походила на не желающую исчезать ночную тень. В машине теперь образовалось одно свободное место, и Лючия Санта пригласила ее присоединиться к ним. Терезина была польщена приглашением — кто же откажется провести день за городом? Она без колебаний втиснулась в машину и заняла место у окна. Вот почему она могла потом рассказывать подругам на Десятой, как семья Ангелуцци-Корбо катила на Лонг-Айленд хоронить Фрэнка Корбо, как пропал старший сын покойного, так и не удосужившийся взглянуть на лицо родного отца, прежде чем того опустят в могилу, и как проливала слезы Лючия Санта — но то были полные желчи слезы, исторгнутые душой, охваченной не горем, но гневом.

«Придет день, и она посчитается с ним, — приговаривала синьора Коккалитти, тряся черной ястребиной головой. — Он змея, свернувшаяся клубком в материнском сердце».

Глава 18

Лючия Санта Ангелуцци-Корбо отдыхала; ее неподвижная фигура напоминала в сумерках не человека, а густую тень. Сидя за круглым кухонным столом, она дожидалась, пока на Десятую авеню придет с вечерним ветерком блаженная прохлада.

Этим днем судьба нанесла ей загадочный удар, на один вечер истощивший ее душевные силы. Она сидела теперь в пустой темной кухне, вдали от всех, глухая и слепая ко всему, что любила, чем дорожила.

Ей неудержимо хотелось погрузиться в глубокий сон, не тревожимый сновидениями.

Но разве можно оставить этот мир без присмотра? Лена и Сал играют внизу, на улице, Джино прочесывает город, как дикий лесной зверь, Винченцо спит без задних ног в дальней комнате, принадлежавшей когда-то Октавии; его предстоит разбудить и накормить, прежде чем он уйдет на железную дорогу и будет работать там до полуночи. Ее внуки, дети Лоренцо, ждут, чтобы она уложила их спать. Потом она попытается развеселить чашечкой горячего кофе жену Лоренцо, больную и вечно недовольную, вдохнуть в нее веру в жизнь, напомнить, что ее мечты о счастье — всего лишь девичья сказка, на утрату которой обречена каждая женщина.

Лючия Санта не знала, что вот-вот уткнется лбом в стол. Клеенка уже приятно холодила ей лоб; она готовилась погрузиться в глубокую дрему, когда отдыхает все, кроме мозга. Мысли и тревоги вздымались все выше, как волны, пока совсем не захлестнули ее, не повергли в дрожь. Она мучилась так, как никогда не мучилась наяву. Она беззвучно взывала о пощаде.

Америка, Америка, какую разную плоть ты приютила, какая разная кровь бурлит в твоих жилах!

Мои дети не понимают моей речи, я не понимаю их слез. Почему рыдает Винченцо, глупышка, почему по его щекам, заросшим бородой взрослого мужчины, стекают горькие слезы? Она только что сидела у его изголовья, гладила его по лицу, словно он так и не перестал быть младенцем, и испытывала небывалый испуг. Он трудится, зарабатывает на хлеб, у него есть семья, дом, место, где преклонить голову, но он все равно рыдает и бормочет сквозь слезы: «У меня нет друзей». Что, что это значит?

Бедный Винченцо, чего же ты хочешь от жизни?

Разве тебе недостаточно просто жить? Miserabile, miserabile, твой отец умер, прежде чем ты родился, и его призрак отбрасывает тень на всю твою жизнь.

Просто живи — сначала для младших братьев и сестры, потом — для собственной жены и детей; время пролетит быстро, ты состаришься — и все превратится просто в сон, ты станешь видеть сны, вот как я сейчас.

Только не надо говорить ему, что от него отвернулась судьба, хотя так оно и есть. Винченцо и Октавия, самые лучшие ее дети, — и оба несчастливы.

Как же так? Почему Лоренцо и Джино, два негодника, лживо ухмыляются ей и, радостно скалясь, живут своим умом? Где же бог, где справедливость? О, их тоже ждет мука — разве они непобедимы? Дурные люди тоже подчиняются судьбе. И все-таки они — ее дети, и те мерзавки, которые нашептывают, что ее Лоренцо — вор и убийца, конечно же, грешат против господа.