Женя проснулась от собственного крика. Она была уверена, что кричала во весь голос. И даже наверняка сорвала его. Все ещё тяжело дыша, она посмотрела на спящего Гарика. Какое счастье, что весь этот ужас остался там, где-то далеко, в бессознательном. В этом сне она шла по ночному огромному городу. Очень странному городу. В нем не было людей, и не было звуков. Абсолютно никаких. Было темно и очень страшно. Женька шла по длинному бетонному коридору и искала сестру. Мимо неё беззвучно проносились автомобили, но она их почти не замечала. Она знала, что вовсе не машин здесь стоит бояться. Ей нужно было найтиШурочку, пока не случилось беды. Она была уверена: что-то непоправимое должно случится. И касаетсяэто напрямую её сестры. И ещё она знала, что наверху течет река. Эта огромная толща давила на неё и мешала вздохнуть полной грудью. Женька задыхалась и старалась быстрее выйти наружу. Но дьявольский коридорне заканчивался. Она перешла на бег, но тут с ужасом заметила, что проход молниеносно сужается. Женя повернула обратно и уткнулась в глухую стену. Вот тогда она и стала кричать…
В эту секунду, в Москве, бардовая «ToyotaCamry» Глеба въехала в тоннель, находящийся под рекой Яузой и Лефортовским парком. Володя, уйдя мыслями в переживания о дочери,не расслышал, что сказал Глеб, повернулся к нему и легко коснулся его руки. Он и сейчас мог бы нарисовать его портрет… Если бы так не волновался о малышке. Он знал каждую черточку, каждый изгиб этоготела. Он знал, каким чудесным серебристо-радужным просверком мелькает в его каштановых волосах отраженный свет. Ему всегда доподлинно было известно, какого оттенкаего кожа в настоящий момент. Он использовал для этого своё внутреннее зрение. Вот, например, в данную минуту, Глеб, нахмурясь, уверенно ведет машину. Его длинные, крупные, прекрасной лепки руки, чуть подрагивают. Он сосредоточенно вглядывается в черноту ночи. Подхлопчатобумажной белоснежнойтканью,облегающей его правую руку, идет неустанное, завораживающее движение. Так на всевозможные импульсы реагируют мышцы предплечья. Мгновенно отзываются игрой и волнением. Поэтому создаётся ощущение в едва уловимом, но бесконечном движении. В этом парне было столько жизни, что она не всегда умещалась в его молодом, стройном теле. И просачивалась через край, щедро делясь своими живительными флюидами с окружающими людьми.
Но сейчас беспокойство Владимира нарастало. По телефону Шура сказала, что её с малышкой забрали в больницу. Но и там не удаётся сбить высокую температуру. Хуже всего, объяснили врачи, что если ситуация не изменится, могут произойти необратимые изменения мозга. Или даже… Волнение передалось и Глебу. Володя чувствовал это. Так всегда было… И о, Господи, твоя воля, пусть так и будет…
«Что за…», – выругавшись, чуть слышно произнес Глеб, вглядываясь в лобовое стекло. Володя молниеносно развернулся, как будто мог что-то увидеть.Но он… увидел… В центре ярко освещенного дорожного полотна стояла молодая женщина с ребенком на руках. Его ребенком. Вернее, его дочкой Богданой, находящейся сейчас в Филатовской детской больнице между жизнью и смертью. Женщина с невероятно белым, искаженным злобой лицом, смотрела прямо на него. Она стоялабосиком, широко расставив ноги, в одной ночной рубашке и, что есть силы, прижимала к себе его девочку. Малышку с чудесными темными кудрями и агатовыми глазами. Такими же, как у него. В розовой пижаме с белыми слонятами, которую он сам ей дарил на первую годовщину.В том, что это его дочь Володя был уверен так же, как и в том, что он находится в эту секунду в машине Глеба. Сейчас маленькая фигурка его девочки безжизненно покоилась на худых, с крупными венами, руках незнакомой женщины. Кудрявая головка Богданочки низко свисала, покачиваясь из стороны в сторону. Он точно знал, что никакое это ни внутреннее зрение. И что «видит» он это наяву. И ещё он понял… Это последнее, что он видит в своей жизни. И сделать больше ничего не получится. Никогда и ничего. И доли секунды не потребовалось ему, чтобы осознать это. Володя яростно и протяжно закричал. Как раненое, но не покорившееся животное. В этом крике было столько непримиримого гнева и протестующей муки, столько нерастраченной любви и тяги к жизни, что непосредственно столкновения Володя даже не осознал. Последнее, что он успел ощутить, что их машину резко подбросило вверх. И ещё: гладкую и теплую щёчку его дочери, которой она на мгновение прижалась к нему.
–
Значит, все будет хорошо, – улыбаясь, подумал он… Я