Счастливая Женька. Начало

Женька шла по улице практически обнаженная. На ней было старое пальтишко, которое она давно не носила, причем явно уменьшенное до детского размера. Бельё на ней, которое никак не удавалось прикрыть, было несвежим и ветхим. Женя безуспешно пыталась запахнуть дурацкое пальто и шла, низко опустив голову. Люди смотрели на неё, кто с презрением, кто с жалостью, многие откровенно шарахались в сторону. Ей было очень стыдно, но она все шла и шла. Женя искала своих детей и не могла найти. Но она догадывалась где они, – конечно же у Лёни. Он их там прячет у себя. Ну ладно бы Димка, а то ведь и Аню прихватил, скотина, – думала Женя с остервенением. Дул противный ноябрьский ветер, наверное, было холодно, но Женька этого не ощущала, несмотря, на то, что шла босиком. Как это часто бывает во сне, она вдруг мгновенно оказалась в доме бывшего мужа. Женя начала лихорадочно искать детей. На шум вышел Лёня со своей женой, у которой было лицо Элеоноры. Фальшивая Эля лучезарно улыбнулась и весело сказала: «Здесь нет твоих детей, милая, поищи-ка их лучше в другом месте». Она сделала ударение на слове «другом». «Каком другом?» – хотела было спросить Женя, но не успела, так как Лжеэлеонора растаяла в воздухе, а вместо неё появился Навицкий, в белом халате на голое тело и, указывая наманикюринным мизинцем Женьке в переносицу, нараспев выговорил: «Нет здесь никаких детей, неужели вам это до сих пор не ясно? – У вас вообще нет детей, – шеф приблизился к ней вплотную и, обдавая тошнотворным, с мятным налетом дыханием, горячо зашептал прямо в ухо, – А с чего вы вообще решили, что у вас есть дети? Они могли бы у вас быть, если бы вы только захотели, – он молниеносным движением больно схватил её за грудь, а затем, разжав пальцы, отстранился и ледяным тоном добавил, – Кто, кто вам сказал, что у вас есть дети? Эта блаженная идиотка Шурочка? Или слепой гомосек Вова? Браво! Ничего удивительного, я так и знал, что этим кончится…А ведь я предупреждал вас, разъяснял…», – в кармане у Навицкого зазвонил телефон, но он не торопился брать трубку, он продолжал говорить, а телефон всё звенел и действовал Жене на нервы: «Да ответь же ты, мудило!» – злилась она, глядя на вибрирующий карман его халата, и голые, с редкой темной порослью, жилистые ноги. Женька старалась отмахнуться от въедливого звона и тут… проснулась. Не сразу поняла, что звонил её собственный телефон. Пока сообразила, звонки прекратились. «Господи, что за бред мне снился…» – бормотала Женька, нашаривая свои тапочки. Состояние было привычно-омерзительным, так же, как и настроение. И тут она вспомнила, про безобразный скандал с Димкой накануне вечером. «Господи, – чуть не простонала Женька, – Да, что со мной не так? Который день я зависаю опять?» Женя вспомнила, что сегодня понедельник, а продлить свой липовый больничный она не озаботилась, не до того было. Вчера пришел Димка, который отсутствовал несколько дней.Не отвечая на её вопрос, где он был, уничтожающим взглядом смерил с головы до ног пьяную мать и закрылся в комнате. Женька в ярости влетела за ним и, прекрасно зная, что ничего хорошего из этого не выйдет, с пол-оборота завелась: «Как ты себя ведешь? – закричала она, – Это что за отношение к матери?! Я задала тебе вопрос, будь любезен ответить! Я тысячу раз говорила, чтобы ты не шлялся допоздна или хотя бы предупреждал где ты, чтобы я не волновалась!!» Дима криво усмехнулся: «Да я звонил несколько раз, ты ни разу не ответила, – он презрительно хмыкнул, – Волновалась она, конечно, аж два раза!» Женька округлила глаза, не найдясь, что ответить: «Как ты разговариваешь? – начала она снова, – И сколько раз тебе говорить, что мне не нравится, когда в такое позднее время тебя нет дома!» «А мне не нравится, что моя мать – алкоголичка! – немедленно парировал Димка, – Ясно тебе?! И Аньке не нравится, её хоть пожалей, мелкой шесть лет, она только в школу пошла, ей и так нелегко!» «Что ты сказал, кто я?» – севшим голосом прошептала Женя. «Не слышала? Могу повторить, ты – алкашка!» – в упор, с отвращением глядя на неё, заявил сын. Она могла поклясться, что смотрел он в ту минуту не только с отвращением, но ис ненавистью. Женя не знала, что именно она чувствовала, когда подскочила к Диме и ударила его по лицу. Пощечина вышла несостоявшаяся, какая-то смазанная, как у человека, который никогда этого не делал раньше и вряд ли в состоянии когда-либо этому обучиться. Димке совсем не было больно, ему было невыносимо обидно. До слез, до предательски дрожащего подбородка. Более всего от того, что он инстинктивно дернул головой в сторону, от чего тут же покрылся красными пятнами, так как больше всего не хотел, чтобы кто-то, (а особенно мать) решил, что он испугался. От злости на себя за эту невольную, автоматическую реакцию, а ещё больше на неё, что стоит тут, на своих нетвердых ногах, смотрит на него чужими злыми глазами и в душе наверняка потешается над ним, Димка изо всей силы толкнул её, схватил рюкзак и выбежал из комнаты.Женя, чудом устояв на ногах, бросилась за ним. Открывая входную дверь, сын на ходу выпалил: «Ненавижу тебя… Жить буду у отца, не могу видеть, когда ты… такая». Женя вздрогнула от захлопнувшейся двери и, прислонившись к стене, медленно сползла на пол. В дверном проеме возникла Аннушка и грустно смотрела на мать: «Дима насовсем ушел, мама? – дочка разглядывала её своими чудесными, меняющими цвет в зависимости от разных причин глазами. В данный момент – это был глубокий синий, с фиолетовыми проблесками. – Вставай, мамочка, на полу холодно».