Счастливая жизнь для осиротевших носочков

Чай Анджелы, стоящий на кофейном столике, давно остыл. Я прерываю свой рассказ, чтобы собраться с силами, потому что самое сложное еще впереди. Впервые мне придется говорить вслух о том, что случилось. Я делаю глубокий вдох и перехожу к концу нашей с Алисой истории, к тому вечеру, что подвел под нашей жизнью финишную черту.

Когда я вернулась домой после интервью, Алиса уже уехала. Она оставила на кровати черное платье, пару сапог, пальто и паспорт, к которому был приклеен розовый стикер с наспех нарисованным сердечком. Я до сих пор ношу этот стикер с собой, куда бы ни пошла, бережно спрятанный в бумажнике.

Я приняла душ, потом, собирая вещи, обнаружила в изножье кровати толстый блокнот с бирюзовой обложкой в желтый горошек. На нем было написано: «Нет случая – есть только встречи. Поль Элюар». Открыв блокнот, я увидела, что его страницы исписаны ровным почерком Алисы. Это был ее дневник. Я не стала читать и положила его в чемодан, собираясь вернуть владелице на следующий день.

Около семи вечера мне пришло сообщение:

Алиса Смит-Ривьер

ОМГ, все получилось!

Меня приняли за тебя и перевели нас с Оливером в бизнес-класс!!!!

Я ответила поднятым вверх пальцем и улыбающимся смайликом. Алиса в свою очередь прислала мне смайлик-сердечко.

Его я тоже до сих пор храню в телефоне.

Спать я легла в десять вечера, что было для меня исключительным событием. Помню, как через некоторое время проснулась в поту. Сердце у меня колотилось, словно вот-вот выскочит из груди. Я кое-как встала, словно во сне выпила рюмку водки с таблеткой успокоительным. Вскоре сердце успокоилось, и я снова заснула.

Рейс Нью-Йорк – Хитроу потерпел крушение в Атлантическом океане в 23:56. Причина крушения самолета по сей день остается невыясненной. Единственное, что меня утешает – это мысль о том, что Алиса была с Оливером, единственным мужчиной, которого она когда-либо любила, несмотря на все взлеты и падения. Они ушли вместе, рука об руку. Тел не нашли. На следующий день во всех газетах появился список пропавших пассажиров. Вместо имени моей сестры в нем стояло мое имя.

Таким образом, согласно официальной версии, я умерла в двадцать семь лет – совсем как Дженис Джоплин, Джими Хендрикс, Джим Моррисон и Курт Кобейн. Просто потому, что оказалась не в том месте, не в то время. Это стало тем самым взмахом крыльев бабочки, о котором грезил Гарри. Газеты ухватились за эту историю. Трагическая гибель, еще и тогда, когда я практически ухватила мечту за хвост, не могла не превратить меня в легенду. Что, собственно, и произошло. Сразу после моей «смерти» сингл «Сестры» вышел на первое место по продажам, а в последующие месяцы я получила четыре «Грэмми», заработала миллионы и стал рок-легендой. И все это – посмертно.

Иронично, как пела Аланис Мориссетт.

Анджела внимательно слушала, не перебивая и не отпуская моих рук, которые судорожно сжимала. После того, как я умолкаю, повисает молчание.

– Мне очень жаль, – наконец говорит Анджела и без предупреждения обнимает меня. Тепло ее объятий, ее знакомый запах… чувствую, как на глаза наворачиваются слезы, и понимаю: это первый раз, когда кто-то выразил мне соболезнования по поводу смерти сестры.

– Ты никогда не думала о том, чтобы… – продолжает Анджела, – ну, не знаю, обратиться в полицию?

Пожимаю плечами и пытаюсь объяснить Анджеле всю абсурдность ситуации, в которой оказалась. Горе вязкой грязью проникло во все уголки моего мозга. Я потеряла человека, которого любила больше всех на свете. Больше ничего не имело значения. Я отсиживалась дома, целыми днями размышляя о том, что натворила, и выходила только за кормом для Дэвида и хлопьями, которые ела прямо из пачки, чтобы не умереть с голоду. Это я была во всем виновата. Моя сестра погибла из-за меня. Остальное – детали, не заслуживающие внимания. Такие, как неверное имя в списке пассажиров. Только увидев свое лицо на первой полосе какого-то таблоида, я вспомнила о другой не заслуживающей внимания детали: весь мир думает, что я мертва.

– Но… а как же твоя семья?

– Я пошла к маме. Она была вне себя от горя, она сказала… что…

Я тяжело сглатываю, пытаясь избавиться от кома в горле, который вот-вот меня задушит. Конечно же, на следующий день после катастрофы мама не полетела ни в какой Лондон. Она несколько дней пыталась дозвониться до Алисы, а потом на пороге появилась я. Разговор с мамой был самым трудным из всего, что мне приходилось пережить. Я видела, как облегчение от того, что я жива, сменилось ужасом, когда мама поняла, что это значит для Алисы. Я понимала, что мама предпочла бы, чтобы в том самолете была я, а не ее любимая дочь.

Едва слышно продолжаю:

– Мама сказала, что это я во всем виновата… что от меня всегда были только неприятности… и что не хочет меня больше видеть.