Счастливая жизнь для осиротевших носочков

Скарлетт начала зарабатывать очень рано. Она лгала о своем возрасте и бралась за любую работу, которая могла принести ей доллар-другой: работала в портовых барах, летом красила лодки, время от времени помогала родителям Эшли в саду и была на подхвате у местных фермеров, которые приезжали по субботам на рынок. Все ради единственной цели: оплачивать уроки игры на гитаре и однажды купить электрогитару, усилитель и, возможно, какую-нибудь одежду, которая будет ее собственной, а не ношенной мной. Все свои накопления Скарлетт хранила в ржавой коробке из-под печенья, которая стояла на полке. Чтобы компенсировать мамину несправедливость, я ждала, пока Скарлетт получит зарплату, и осторожно подкладывала половину своих карманных денег в ее коробку. Скарлетт была не из тех, кто ведет счет деньгам, и она никогда ничего не замечала. Кроме разве что одного раза. Войдя в комнату, я увидела, как она сидит на кровати, скрестив ноги, и, хмурясь, изучает содержимое коробки.

– Почему у тебя такой вид? Что-то не так? – осторожно поинтересовалась я.

– Здесь намного больше, чем я думала.

– Ты, наверное, неправильно посчитала.

Скарлетт раздраженно покачала головой, но потом ее лицо просветлело, и, несмотря на темную подводку вокруг глаз и черную кожаную куртку, уставилась на меня с совершенно детским восторгом.

– Может, мама подложила тайком, – с надеждой предположила она.

Я не стала ее разубеждать.

Как только Скарлетт удалось собрать необходимую сумму, она купила себе электрогитару, которую заприметила еще полтора года назад в одном из магазинчиков в Провиденсе. Опробовав гитару, Скарлетт пообещала вернуться за ней. С тех пор она рассказывала мне об этой гитаре каждый день, называя «Звездой» и вспоминая о ней с нежностью, как о ребенке, который вскоре станет частью семьи. Одним субботним утром мы сели в автобус до Провиденса. Это был один из редких случаев, когда я видела Скарлетт напуганной или встревоженной. Она почти все время молчала, ее большие глаза сосредоточенно смотрели на пейзаж, проносившийся за окном. Она вела себя так, словно готовилась к встрече с любовью всей жизни.

Владелец магазина прекрасно помнил мою сестру.

– Значит, ты вернулась за той гитарой? – спросил он с добродушной улыбкой.

– Да. Вы же ее не продали?

Он рассмеялся и ушел в подсобку. Внезапно Скарлетт схватила меня за руку и крепко сжала. Казалось, ее переполняли эмоции, как, например, когда оказываешься на самой вершине американских горок или готовишься пойти к алтарю в день свадьбы.

Владелец магазина вернулся с гитарой. Она была темно-синей, блестела, как рождественский шар, а под струнами у нее мерцали серебристые стразы. Как сейчас вижу Скарлетт в тот момент. Она была уже не ребенком, но еще не взрослой женщиной, и казалась очень хрупкой в своей огромной кожаной куртке. Она была похожа на воробья. На ее лице застыло выражение застенчивости и почтения – совсем как тогда, когда она впервые прикоснулась к пианино в музыкальном классе. Первые несколько секунд она не двигалась. Потом отпустила меня, с бесконечной нежностью взяла гитару и вытянула перед собой. Владелец магазина молча наблюдал за ней, скрестив руки на груди. Его мягкая улыбка странно сочеталась с внешностью закоренелого байкера: выбритыми висками и длинными седыми волосами, собранными в хвост.

– Ну что? – заинтригованно спросила я после долгого молчания. – Она тебе все еще нравится?

Скарлетт осторожно кивнула, а потом недовольно скривила губы.

– Что случилось?

– Я ошиблась, – ответила она. – Это не Звезда. Ее зовут Феникс.

Владелец магазина подарил Скарлетт ремень с леопардовым принтом, чтобы повесить гитару на плечо, потом мы сели на автобус и поехали обратно в Квинстаун. Новенький усилитель лежал у Скарлетт в ногах, а Феникс, которую она обнимала с видом матери, покинувшей роддом, – на коленях.

С тех пор ее классическая гитара, бедняжка Гамильтон, пылилась под кроватью. Когда в следующий раз мы пошли в школу, Скарлетт вывесила на доске объявлений листовку, там говорилось, что Скарлетт набирает музыкантов к себе в группу и особенно ждет ударников и бас-гитаристов.

Всю субботу в гараже проходили прослушивания. Простые смертные, равнодушные к красоте экспериментальной музыки, воспринимали эти звуки как невыносимую какофонию, которая продолжалась с девяти утра до восьми вечера. Мама разозлилась из-за того, что не может работать, и посадила Скарлетт под домашний арест до самого совершеннолетия, а я, не в силах больше терпеть шум, села на велосипед и поехала на пляж.