Счастливчик

Мео шли цепочкой. Роберт слышал треск ветвей, возню, удары длинных ножей, которыми рубили сплетения лиан. Он брел, заслонив лицо связанными руками. Хороша эта веревка, на которой его тащат, благословенная веревка. Теперь они выбрались на покрытые травой вершины холмов — Роберт видел длинные тени сгорбленных фигур, безголовые тени, раздавшиеся вширь от тяжелой поклажи. Солнце уже наполовину спряталось за горой.

«Ты должна меня слушаться, — убеждал он опухшую ногу, — в ходьбе наше спасение».

Только бы продержаться до ночлега. Добраться до деревни. Может, навстречу нам пойдет облава? Солдаты Патет Лао обогнали нас на грузовиках, заняли все проходы, мы наверняка наткнемся на них, тогда ты должна будешь мне помочь, должна… Я спрячусь за деревьями, залягу. Наплевать на пиявки. После первого же залпа мео разбегутся, а я встану и выйду к своим. Ах, как они обрадуются! Вот тогда-то я смогу себе позволить быть слабым. Они возьмут меня на руки и понесут. Пусть уж солдаты тащат меня на себе. А потом положат в грузовик на подстилку из парашютов. И замелькают километр за километром.

Они вышли на тропинку. Роберт видел глиняную почву, в которой было полно ям, будто кто-то истыкал ее чугунным пестом. Сломанные безлистные ветки и большие сухие лепешки помета. Здесь проходили слоны.

Огромные деревья с белыми, словно бы натертыми мелом, стволами возвышались над ними. С них свисали толстые сети лиан, а самих крон не было видно. Ноги вязли в прелой траве и теплых листьях, от которых, как от навоза, шел пар.

По левой штанине взбирались две пиявки, он их сбросил, но растоптать не успел. Пиявки под ударом каблука погрузились бы в опавшую листву, он им ничего не смог бы сделать. Одну Роберт успел схватить, когда она влезала под рубашку. Пиявка уже прилипла к коже, ее пришлось разорвать, так крепко она присосалась.

В спине сверлящая боль, мучительная, не позволяющая забыть о себе. Что там происходит? Слепень, коровий слепень. А если он мне, как буйволу, отложил под кожу яйца? Собственным теплом я оживляю их, собой кормлю. Эти пиявки лезут на левую ногу, как будто разнюхали, где рана, их привлекает кровь… Пусть сосут, может, высосут отравленную, снимут жар. Раньше ведь специально ставили пиявки — помогало.

Маляк перестал обращать на них внимание. Придем на место — тогда я их с себя соберу, брошу в костер. Роберт уже видел, как пиявки шипят, корчатся в огне, как разрывает их кипящая кровь и они застывают обуглившимися пузырями.

Что это прельстило тебя, что заставило, будто сопливого искателя приключений, отправиться в этот поход? Сегодня ты мог бы улететь самолетом, ночевать в гостинице и пить виски со льдом.

Он проглотил густую слюну. Рубашка прилипла к потной коже. Стоило только остановиться, как ветки напирали со всех сторон, царапали, кололи, жгли. Он отнимал у них место, мешал им. Пригнув голову, Роберт продирался сквозь заросли, чувствуя, как муравьи целыми пригоршнями сыплются ему за ворот, а толстая паутина залепляет брови и веки.

«Какого черта я мигал фонариком, призывал самолет, — стонал он сквозь сжатые зубы, — не было бы никаких сброшенных тюков, не вышли бы из леса проклятые мео.

Да еще Сават решил показать свою храбрость. Не будь меня, он наверняка удрал бы, повел бы себя более благоразумно. Я сам жаждал приключений на свою голову. А ведь я мог бы сейчас спать с Тари, вместо того чтобы валяться в помете летучих мышей».

Спотыкаясь, Роберт продирался сквозь кусты, с трудом освобождаясь от цепляющихся со всех сторон колючек. Отваливались напившиеся крови пиявки и пропадали во мраке. По руке стекали ручейки крови.

«Не суйся в чужие дела — нос отрежут… Вернее, уши, да, уши, — он насмешливо скривился. — Захотелось тебе на старые храмы посмотреть — вот они. Ну и чего ты добился?»

Запах распаренных листьев. Духота. Пот льется по спине, жжет зад. Ставшие жесткими от соли брюки натерли кожу, резали в шагу. Роберт дышал, открыв рот и выплевывая приклеившихся к языку мошек. У них был какой-то кислый вкус, к тому же они лезли прямо в глаза.

Хорошо еще, что Жаба забрал фотоаппарат, а то пришлось бы его тащить, цепляясь ремнем за кусты… Какого черта мне пришло в голову ехать в эту деревню? Удрученный, он стукнул себя по лбу сжатыми кулаками. Теплая кровь брызнула на щеку. Роберт нащупал извивающуюся гадину, которая незаметно, ползая по волосам, присосалась к коже.

Зачем было лететь в Лаос, разве тебе в Польше было плохо? Не хватало тем? Зачем перешел дорогу Ганцу, ведь он так рвался в эту поездку… Где был тот первый неверный шаг? Главный редактор. Терпеть не могу эту образину. Дворняжка, которая не знает, на кого лаять, а к кому ластиться. Только и умеет, что таращить свои зенки, прикрытые толстыми стеклами.

И еще этот шепот: «Он ведь такой способный, такой способный…»