Счастливчик

— Вилли, — кричу. — Тащи сюда коробку, — и уже парням: — Угощайтесь.

— А ты что, не будешь? — удивляется Тед, видя, что уже направляюсь к роботам.

Отмахиваюсь.

— Обойдусь.

Гостинцы от Доры Корденец не вызывают у меня аппетита.

* * *

Когда вечером возвращаюсь со склада, госпожи Корденец уже нет. Изабелла и Гай, как обычно, ждут меня за столом. Отмечаю, что на запястье брата по-прежнему надет коммуниктор с битым экраном. Морщусь — нехорошо получилось, нечестно по отношению к Гаю.

А ведь еще нужно придумать предлог, чтобы снова попасть в кабинет и забрать "жучок".

— Ты вел себя отвратительно, — высказывает мне Изабелла, стоит сесть за стол.

— Почему? — изображаю непонимание.

— Почему, — передразнивает. — Думаешь, я не поняла, что ты не кашлял, а насмехался? Да ты даже за пирожные не сразу поблагодарил.

— Что за пирожные? — заинтересовывается Гай.

— Их уже съели, — нетерпеливо отрезает Изабелла.

— Угу, — каюсь. — Прости.

Мальчик досадливо вздыхает. Надо было и правда не воротить нос, а принести брату свою порцию — все какое-то разнообразие.

— Ты мог хотя бы улыбаться ей, — не унимается Изабелла. — Разве это так сложно? Я же видела, как ты зажался, стоило Доре к тебе прикоснуться.

Глаза Гая становятся огромными, брови уходят под челку, но он опускает голову, чтобы не привлекать внимания матери и подслушать побольше.

Совсем она уже, что ли? Даже при ребенке готова обсуждать эту тему?

— Еще бы я не зажался, — выпаливаю. — Я всегда зажимаюсь, когда ко мне жмутся похотливые старухи.

Гай закашливается, тянется к стакану с водой, хватая ртом воздух. Изабелла стучит его по спине и одновременно убийственно смотрит на меня. Отлично. Это я виноват?

— Алекс пошутил, — произносит сухо. — Твой брат не самый воспитанный молодой человек. Ты ведь знаешь, госпожа Корденец не заслуживает к себе такого отношения. Ты ведь пошутил? — уже сквозь зубы. — Да, Алекс?

Госпожа Корденец заслуживает смертной казни. Но не из-за пристрастия к молодежи, конечно, а за производство и продажу наркотиков, а также удерживание в плену людей и многочисленные убийства.

— А я вообще шутник, — огрызаюсь.

— Прекрати, — давит Изабелла.

Я еще ничего и не начинал.

Сжимаю челюсти и отворачиваюсь. Еда на моем подносе не тронута.

Еще бы я не похудел, если мне изо дня в день портят аппетит.

* * *

Дверь в комнату открываю рывком, залетаю внутрь и хлопаю ею так, что стены дрожат.

Ди сидит на кровати, расчесывает влажные после душа волосы. Испуганно вскидывает на меня глаза.

— Лаки, что-то случилось?

— Ничего, — выпаливаю. — Все просто замечательно.

Рука с расческой замирает. Во взгляде волнение и непонимание.

На ходу срываю с себя свитер, бросаю прямо на пол и запираюсь в ванной.

Мало Изабелле было рассуждений за ужином, так по дороге из столовой еще раз выслушал лекцию о том, что я расстроил госпожу Корденец своей холодностью. Теперь мне просто необходимо подумать о своем поведении и в следующий ее визит непременно "порадовать" гостью.

По-ра-до-вать.

Как, интересно? Прямо на посадочной площадке? Или Изабелла будет так любезна, что выделит нам комнату с кроватью? Тьфу.

Успокаиваюсь только под душем.

Не знаю даже, почему меня сегодня так задели слова Изабеллы. Вроде бы не ждал и не жду от нее ничего хорошего, но ее настойчивость и попытки уложить меня в койку со старухой уже просто за гранью. Такое чувство, что еще немного, и она перевяжет меня ленточкой и пошлет Доре Корденец посылкой. А на посылку непременно наклеит ярлычок: "Осторожно. Хрупкий груз". Я же не просто вещь, а вещь ценная. Юный гений — ни дать ни взять.

* * *

Когда выхожу из ванной, Ди все еще не спит — лежит в постели, подложив сложенные ладони под голову, ждет моего возвращения.

Снова чувствую себя оленем. У нас же было такое чудесное утро…

Подхожу, плюхаюсь на пол, опираюсь спиной о край кровати и подтягиваю к себе колени.

— Извини, — говорю. — Сорвался.

Молчание. Вопрос:

— Что она сделала?

Дергаю плечом.

— Ничего. В смысле ничего нового. Продолжила тему со старухой. И… переборщила.

— Она тебя заставляет? — ахает Дилайла, и мне хочется стукнуться головой об стену.

Кому я жалуюсь? Девушке, для которой сексуальное насилие — самый страшный кошмар?

Хмыкаю.

— Да кто ж меня заставит? Допекла просто, — оборачиваюсь, натягиваю на лицо улыбку. — Все не так плохо, правда, — Ди смотрит внимательно, кусает губы. — Кстати, она привезла мне сладостей, представляешь? — продолжаю уже совсем весело. — Старушка.

— Вкусных?

— Не знаю, — признаюсь, — не ел.

Девушка слабо улыбается.

— Думаешь, хотела отравить?

— Это вряд ли, — смеюсь, — она сказала, что я юный гений. А юных гениев не травят, — подмигиваю: — Ну, что скажешь? Похож я на юного и гениального?

Но после той хиленькой улыбки добиться от Ди новой не получается.

— Ты похож на загнанную лошадь, — отвечает совершенно серьезно. — Посмотри на себя, у тебя лицо осунулось, синяки под глазами.

А еще баба Дора и Изабелла считают, что я похудел, ага.

Поворачиваюсь, встаю на колени, а локтями опираюсь о постель.

— Что? — спрашиваю ехидно. — Некрасивый стал?