Счастливчик Старр

— Если ты всерьез собираешься сделать все, о чем ты говорил, — проговорил Бигман, вкладывая в свой голос как можно больше презрения, — ты можешь стрелять. Я предпочту быть убитым, чем что-нибудь рассказать тебе.

— Не геройствуй, никто этого не оценит, приятель. Во-первых, сенатор Свенсон сокрушит Совет Науки. Ты всего лишь заноза, ничтожная заноза. Твой друг Старр тоже один из тех, над кем свершится неизбежное. Мы возьмем Совет, где и когда захотим. Люди Земли знают, что он поражен коррупцией, его сотрудники транжирят деньги налогоплательщиков и набивают свои собственные карманы.

— Это ложь! — прервал его Бигман.

— Мы предоставим это решать народу. Однажды нам удалось прекратить лживую пропаганду, распространяемую Советом. Мы посмотрим, что думают люди насчет всего этого.

— Ну что ж, попытайся сделать это!

— О, мы сделаем. И вы двое в рудниках будете экспонатами номер один. Я знаю, почему вы здесь. Сириане! Ха! Старр нашел подход к Певералу, и тот выложил свою историю. Я расскажу тебе, что вы двое делаете здесь, внизу. Вы хотите имитировать сириан. Вы устраиваете здесь сирианский лагерь, чтобы потом показать его людям.

— «Я выгнал их без посторонней помощи»— будет говорить Старр. «Я, Лаки Старр, — великий герой.» Субпространственная передача оказалась невозможной, и Совет втайне отклонил свой проект «Свет». Они хотят надуть всех. Но у них ничего не выйдет, потому что я захвачу Старра на месте преступления, и он будет весь в дерьме, так же как и Совет.

Бигмана переполняло бешенство. Он был готов броситься на Уртейла с голыми руками, но каким-то образом ему удалось сдержать себя. Он знал, почему Уртейл с ним так разговаривает. Потому, что этот человек на самом деле не знал столько, сколько хотел знать. Он хотел вытянуть из Бигмана побольше, ослепив его бешенством. Тихим голосом Бигман попытался смешать козыри.

— Ты ведь знаешь, подонок, если когда-нибудь кто-то проткнет тебя и выпустит из твоего брюха вонючий газ, твоя дешевая продажная душонка сама покажет себя. В то же время из тебя выпустят всю гниль, и ты будешь просто огромным пустым мешком из грязной шкуры.

— Достаточно… — вскричал Уртейл.

Но Бигман заорал еще громче, звеня своим высоким голосом на немыслимых нотах.

— Стреляй, ты, трусливый пират. Ты уже был выставлен, как трус, за банкетным столом. Встань передо мной, лицом к лицу с пустыми руками, и ты снова струсишь, останешься надутым, таким, какой ты есть на самом деле.

Бигман был возбужден. Он хотел заставить Уртейла действовать в порыве ярости, заставить его потерять самообладание и выстрелить. И тогда Бигман отпрыгнет. Вероятнее всего, он погибнет в полете, но возможна и счастливая случайность, и он останется жив. Но Уртейл не спешил. Он был холоден.

— Если ты мне не расскажешь всего, я тебя убью. И мне ничего это не будет стоить. Я скажу, что оборонялся, и все на этом закончится.

— Но Лаки все поймет.

— Он будет занят своими неприятностями. Когда я встречусь с ним, он уже ничего не будет значить.

Бластер был неподвижен.

— Ты думаешь тебе удастся удрать?

— От тебя? — спросил Бигман.

— Ну, хватит, — холодно проговорил Уртейл.

Бигман ждал, не говоря ни слова.

Бигман считал мгновения, стараясь уловить то, в котором он должен был действовать, совершить отчаянный прыжок к жизни, какой сделал Лаки, когда его так же.держал на мушке Майндз. Но здесь не было возможности обезвредить Уртейла, взять его на себя, как Бигман сделал это с Майндзом в том случае. Уртейл не был сумасшедшим паникером. Мускулы Бигмана напряглись для решающего прыжка. Хотя он уже не рассчитывал прожить больше пяти секунд. И почти смирился с этим.

Но когда все тело Бигмана напряглось и мышцы ног превратились в пружины, внезапно раздался хриплый крик. Они находились здесь, в мрачном, темном мире, и лучи их фонарей выхватывали из мрака друг друга. За пределами этих лучей не было ничего. Но внезапно что-то произошло. Что-то двинулось. Однако было только ощущение движения, что-то двигалось во мраке, темная сила исходила от этого движения. Первой мыслью было: «Лаки! Вернулся Лаки! Он каким-то образом нашел выход из создавшегося положения и теперь выручает его».

Но движение исходило не от одушевленного предмета, и мысль о Лаки исчезла. Как будто часть стены шахты высвободилась от камня и медленно опускалась. Замедленность вообще характерна для слабого тяготения Меркурия.

Веревка из камня, каким-то образом приобретя гибкость, ударила Уртейла в плечо… и прилипла к скафандру. Еще одна медленно приближалась, опускаясь сверху вниз. Ее конец захватил руку Уртейла и коснулся металла, закрывавшего его грудь. Скальные канаты заключали в себе непреодолимую силу. Это были каменные удавы. Первой реакцией Уртейла было удивление, а затем в его голосе появился ужас.

— Холодно, — хрипло заорал он. — Они холодные