Счастливчики

Я собираюсь сказать Заку, что передумала, что не могу пойти, но тут на его лице появляется широкая улыбка. И что-то в ней заставляет меня почувствовать, что он видит меня, а не злую, испорченную девушку или искаженное отражение моего мертвого брата. Так что, хотя я этого и не заслуживаю, в конечном итоге оказываюсь в его машине.

– Твоя мама вроде милая, – говорит Зак нервно. И нашел же, что сказать. Мне приходится сдерживаться, чтобы не сорваться на него и не нагрубить прямо с порога. Он не знает. Он не знает. Я повторяю это снова и снова.

Видимо, я очень долго молчу, потому что, когда мне удается вынырнуть из своей головы, Зак смотрит на меня с обеспокоенным выражением лица. Мы все еще стоим возле моего дома.

Я поднимаю бровь и спрашиваю:

– Что? – получается резко, как щелчок хлыста.

Он колеблется, прежде чем ответить.

– Ты в порядке?

– Да. Я в порядке. – Скрещиваю руки на груди и ворчу: – Почему мы до сих пор здесь? Будем торчать перед моим домом всю ночь?

Он стучит пальцами по рулевому колесу.

– Нет. Конечно, нет… – Колеблется, прежде чем продолжить: – Ты на минутку отвлеклась. Я пытался тебе что-то сказать, но ты как будто меня даже не услышала.

Закатываю глаза.

– Я в порядке. Боже. Можно мы уже поедем? – Чего этот парень от меня хочет? Вчера вечером в книжном магазине я произвела на него неправильное впечатление. Я не собираюсь делиться своими глубокими, темными мыслями даже с друзьями, которых знаю много лет, не говоря уже о мальчиках, которых знаю примерно минуту. В смысле, успокойся, парень. Тот факт, что ты спас меня от пары панических приступов – спасибо, конечно, – не означает, будто я тебе что-то должна. Я не обязана впускать тебя в свою больную психику. Это не какая-то сказка, где ты прискачешь на белом коне и все исправишь. Я слишком глубоко влезла в это дерьмо, и мне не десять лет. Я знаю, что сказки – чушь собачья.

Смотрю на Зака, и он выглядит так, будто кто-то на его глазах пнул котенка. Вся злость мигом из меня выходит. Горблюсь на своем месте и вздыхаю.

– Прости. – Провожу рукой по волосам. – Я не очень в этом хороша.

– В чем?

– В общении с людьми.

– Что ж. Я тоже. Как я сказал вчера вечером, у меня маловато практики.

Издаю смешок.

– Думаешь, у тебя практики мало? За весь прошлый год я общалась только с пятью людьми.

Он смотрит на меня, когда заводит машину.

– Ага… А почему ты не ходила в школу до этого семестра? – И морщится. – Это тупой вопрос? Конечно, тебе не хотелось возвращаться…

Я вздыхаю.

– Слушай, причина, по которой я не ходила в школу, известна почти всем. Спроси любого из моей прежней школы, и они тебя просветят.

Он вопросительно поднимает брови. Я вздыхаю.

– Ладно, ладно, после того, что случилось в прошлом году, я была очень зла…

– Ты имела на это полное право.

Я поднимаю руку, останавливая его.

– Дай мне договорить, хорошо?

Зак кивает и поворачивает на боковую улицу. Дорога темная и почти безлюдная. Я смотрю в окно, подальше от него, в ночь.

– Как я и говорю. После всего, что произошло, я была зла. – На мгновение закрываю глаза, стараюсь не забывать дышать. – И когда школу снова открыли, все вдруг захотели со мной подружиться – люди, с которыми мы в жизни словом не обмолвились, подходили ко мне в коридоре: – Мэй, с тобой все в порядке, как дела, бла-бла-бла – как будто хотели лишний раз напомнить, что со мной случилось, как-то приобщиться. Это было отвратительно. Я начала ввязываться в драки. Часто. Директор Роуз-Брэйди дала мне кучу шансов, потому что… ну, знаешь. Все меня жалели. Так что да. Я все время прогуливала уроки. Много дралась. Не просто от скуки надирала задницы. Я пыталась помочь людям. Заступаться за тех, кому нужна защита. Вот чего, похоже, никто не понимает. Я пыталась защищать людей, которые нуждались в помощи, даже если сами того не понимали. Я была так обязана миру. Но Роуз-Брэйди этого не видела. Все, что она увидела, это как я ударила в лицо того засранца, когда он попытался присоединиться к чертовой группе скорби, которую они создали в школе… Она даже не слушала, почему я так поступила. Насколько все плохо? – Мои руки дрожат на коленях.

Я будто возвращаюсь туда, в тот день, сижу в идиотской группе, куда они силком меня запихали, пытаюсь на какое-то время заняться своими делами, чтобы не терять голову. Накануне вечером пришло второе письмо из тюрьмы, и все, что мне хочется, – это отключить мозг и сделать вид, будто ничего не происходит. Вдруг кто-то запоздало входит в комнату, и за ним хлопает дверь. Мое сердце колотится… Я чуть не падаю на землю и не обхватываю руками голову. Вместо этого оборачиваюсь на шум, потому что именно это я начала заставлять себя делать – противостоять ситуациям, а не прятаться. Не прятаться как чертов ребенок.

Вижу, как тот парень, Джейк, входит в комнату. Он тот еще придурок. Здоровенный. Наглый. Он дружил с Дэвидом. Я не шучу. Они дружили. И что, он решил, будто может просто войти в комнату и скорбеть вместе со всеми? Что ему тут рады? Я жду – жду, когда же кто-нибудь скажет ему выйти. Кто-то, блин, что-нибудь скажет.