Счастливчики

Прямо как репортеры сразу после стрельбы. Это так ужасно… Какая трагедия – но их подведенные глаза полны радости. Какое счастье заполучить новость общегосударственного значения, о которой можно поговорить на своих дрянных передачах.

Я стою на сцене, наблюдая за тем, как все движется вокруг меня, но совершенно не связанная со всем этим. Ничто не кажется реальным.

Сначала свою речь произносит Роуз-Брэйди, а затем Энн. Я не слышу ни слова. Люди в первом ряду начинают плакать. По обе стороны от себя я слышу всхлипы. Сжимаю руки в кулаки.

Я так напряжена, что вздрагиваю, когда кто-то касается моего плеча. Роуз-Брэйди стоит передо мной.

– Твоя очередь, Мэй, – шепчет она и стискивает мое плечо. – Я знаю, это сложно.

Я сжимаю губы и киваю.

Прислоняю блокнот к груди и подхожу к микрофону, мое сердце дико стучит в ушах.

Остальной мир словно онемел. Кладу блокнот на подставку перед собой и открываю. Справа Роуз-Брэйди показывает мне палец вверх. Едва не смеюсь.

Мой блокнот полон черных чернил и чепухи. Мне не нужно читать то, что я хочу сказать, и я определенно не произнесу слова, написанные здесь, – все те гребаные банальности, которые каждый хочет услышать. Я знаю, что собираюсь сказать; я столько раз повторяла слова в своей голове, что они начали мне сниться.

Прочищаю горло, и звук эхом проникает в переполненный зал. Прищуриваюсь от яркого света и вижу Зака, который сидит между Хим и Люси. Что за хрень? Они все яростно перешептываются. Если бы мне пришлось угадывать, я бы поставила на то, что они говорят обо мне.

Вытесняю лишние мысли из головы. Глубоко вздыхаю и начинаю:

– Всем привет. Меня зовут Мэй. Мэй Макгинти. Мой брат Джордан умер. Он был моим близнецом. Вы, вероятно, знали его как гениального парня. Того, кто в седьмом классе с блеском сдал академическое тестирование. Но он был чем-то большим. Джордан так много всего любил – музыку, независимые книжные магазины, зависать со своими друзьями, но игра на гитаре была его страстью. Он любил это. Часами репетировал со своим джаз-бандом, со мной, – мой голос прерывается, – и даже один в своей комнате. Гитара была продолжением его тела. Эта страсть перекрывала все остальное. – Я с трудом сглатываю. Мои пальцы дрожат, и я крепко обхватываю края подставки, пытаясь успокоиться. Эта первая часть в точности похожа на речь, которую я показала Роуз-Брэйди.

Я глубоко вздыхаю и продвигаюсь дальше, к вещам, которые имеют значение. К материалу, которого нет в этой тупой записной книжке.

– Без разницы. Это то, что они хотят, чтобы мы сказали – кучу банальных воспоминаний о людях, которые умерли, – и мы все могли продолжить жить, верно? Можем сделать вид, будто выполнили свое дело, вспомнили людей, которые погибли, прочитали эти воспоминания и дружно согласились притвориться: «О, мы все были так добры друг с другом, все было чертовски здорово». Но это фигня. Я здесь, чтобы рассказать вам правду о том, как все было, – мой голос срывается, но я беру себя в руки. – Я была ужасной сестрой. Кошмарной, дерьмовой сестрой, – мой голос дрожит на последнем слове. Меня мутит. Я поднимаю взгляд. Думала, все ахнут, но люди в основном выглядят растерянными. Некоторые даже скучают, как будто прикидывают, когда смогут выбраться отсюда и продолжить свою жизнь. Краем глаза вижу, как Энн и ее приятели подталкивают друг друга, типа «Какого черта эта сумасшедшая сейчас творит?» Роуз-Брэйди, которая увлеченно беседовала со своим коллегой, теперь полностью уделяет внимание тому, что я говорю. У меня осталось мало времени.

Я спешу продолжить.

– В прошлом году мы постоянно ссорились. Я бросала его снова и снова, и в последний раз – в тот день. В день стрельбы я осталась в той долбаной кладовке и слушала, как он умирает. Как они все умирают. Я осталась там, потому что была трусихой. – У меня вырывается хрип. – Нет, я и сейчас трусиха. И я заслуживала смерти больше, чем кто-либо из них.

Роуз-Брэйди уже рядом со мной. «Мэй, остановись. Мэй. Дай мне этот микрофон. Мэй, не делай этого». Однако она бессильна – не имеет права меня трогать, если хочет сохранить свой пост. Итак, я продолжаю.

– Я рассказала Дэвиду Эклсу о своем брате то, что никогда не должна была говорить вслух – никому. Я сказала ему, что ненавижу Джордана. Я и правда ненавидела его. А потом Дэвид убил всех этих людей из-за меня. Видите, что я пытаюсь сказать? Вот почему я все еще жива. Это моя вина.

Я делаю паузу, пытаясь отдышаться. Слезы быстро стекают по моему лицу, прорезая неровные линии на щеках. Сквозь них я мельком вижу Люси, она уже готова встать, но учитель рядом ее удерживает; я вижу, что Зак уже на ногах.

Роуз-Брэйди исчезает. Страницы блокнота влажные под моими потными руками, в голове стучит, но я заставляю себя оставаться здесь. Им всем нужно знать, что я монстр. Это я заслуживаю наказания.

Директриса снова появляется слева от меня в сопровождении двух школьных офицеров. Они быстро идут ко мне. Мой желудок падает.

Я хватаю микрофон и притягиваю его ближе ко рту. Он свистит. Люди, сидящие в первых рядах, закрывают уши.