Счастливчики (ЛП)

— Это мое дитя, — сказал Дикон, когда она присоединилась к нему на тротуаре. Витрина магазина была заставлена стеклянными скульптурами — зелено-золотым китайским драконом, четырех футов высотой и пяти футов длиной, ухмыляющимся с маниакальной радостью амфибии. Лицо было удивительно выразительным, и от деталей когтей, чешуи и отдельных цветных точек на пятнистой коже у Эллисон перехватило дыхание.

— Это ты сделал? — спросила она Дикона.

— Тебе нравится?

— Восхитительно.

— Хочешь такого?

— Может не поместиться в мой чемодан, — сказала она.

— Возьми чемодан побольше, — сказал Дикон, ведя ее к входной двери. Прежде чем Эллисон успела оглядеть магазин, она услышала звук — почти вздох, почти писк.

И тут Эллисон увидела женщину, идущую к ней — рыжие волосы, высокая и невероятно красивая. Она сжала Эллисон в грубых объятиях, которые почти лишили ее воздуха.

— Я тоже рада снова видеть тебя, — сказала Эллисон Торе, и хотя в ее словах прозвучал легкий сарказм, Эллисон была удивлена тем, какими серьезными они ей казались. Пока она снова не увидела Тору, она и забыла, как сильно скучала по сестре. В то время как Эллисон боготворила Роланда и обожала Дикона, Тору она просто любила. Ее глупая старшая сестра. И Тора была глупой — изворотливой, совершенно чокнутой девчонкой. Она каждый день называла Эллисон разными прозвищами — Мошенник и Рейнмейкер, Пилигрим и Тендерфут. — «Дуй на мою домашнюю работу, Хайроллер. Удачи тебе сегодня», — говорила Тора, когда Эллисон послушно дула на свои задания, как на игральные кости. Тора сделала Эллисон прическу, помогла ей выбрать одежду для школы, помогла ей купить первый бюстгальтер, научила ее брить ноги, но сказала, что ей никогда не придется этого делать, если она не хочет. Джорджия О'Киф была святой покровительницей Торы. Впервые Эллисон впервые почувствовала вкус феминизма от Торы, и была бесконечно благодарна, что у нее был кто-то такой милый, чтобы помочь ей пережить эти первые мучительные дни полового созревания. Тора заменяла Эллисон одновременно сестру и мать, сумасшедшая, замечательная женщина, которая, очевидно, все еще заплетала косички в возрасте двадцати восьми лет, и когда она качала Эллисон на руках, они обе плакали.

— Почему ты вернулась? — прошептала Тора. — Уж не думала, что когда-нибудь снова увижу тебя.

Это было не совсем то приветствие, которого ожидала Эллисон, оно ее скорее ошарашило, чем обрадовало.

— Роланд попросил, — Тора отстранилась и взяла ее за плечи. Глаза Торы были красными от слез, когда она всматривалась в лицо Эллисон

— Я не могла поверить, — сказала Тора. — Когда мне сказали, что ты появилась вчера вечером, я просто… Я не могла в это поверить.

— Поверь, — сказал Дикон. — Это она. Я проверял.

— Ты действительно думала, что больше никогда меня не увидишь? — спросила Эллисон.

Тора взглянула на Дикона и снова встретилась взглядом с Эллисон.

— Знаешь, после всего, что произошло, — сказала Тора.

— Все в прошлом, — сказала Эллисон. Доктор Капелло намекнул, что предпочел бы, чтобы она ни с кем не обсуждала Оливера. Даже с Торой.

— Хорошо, — сказала Тора и снова ее обняла.

— Ну же, Эл, хватит обниматься. Я хочу показать тебе наш крутой магазин, — сказал Дикон. Он провел ее через маленькую гостиную, а затем через огромную металлическую дверь. В ту же секунду, как она переступила порог, Эллисон обдало жаром.

— Ух, ты, как жарко, — сказала она, моргая. — Мне кажется, мое лицо сейчас расплавится.

— Привыкнешь, — сказал Дикон, снимая кожаную куртку, оставаясь только в одной майке.

— А я-то думала, что ты носишь майки, чтобы демонстрировать свои татуировки, — сказала Эллисон. — Теперь я вижу, что здесь немного другой смысл.

— Нет, — сказала Тора, входя вслед за ними. — Это чтобы показать татуировки.

Эллисон сняла куртку. Она уже начала потеть.

— Правда, — сказал Дикон, а Тора закатила глаза. — Это горячий цех. Назван так потому, что он действительно горячий.

— Насколько горячий? — спросила Эллисон.

— На девяносто⁷, — сказала Тора, взглянув на термометр на стене. — Девяносто в комнате. Около тысячи там.

Она указала на большую круглую печь от пола до потолка.

— Тысячи градусов? — повторила Эллисон.

— По Фаренгейту, — сказал Дикон. — Это тигель⁸. — Он открыл дверь и Эллисон увидела оранжевый жар, исходивший из печи. — Вот почему наш счет за электричество составляет четыре тысячи долларов в месяц.

— Шутишь, — сказала Эллисон.

— Радует, что прибыль от продаж стеклянных фигур с лихвой покрывают эти расходы, — сказал Дикон, хватая длинный металлический шест и вертя его в руках.

— Что ты делаешь с этим шестом? — подозрительно спросила Эллисон.

— Это тепловая трубка, — ответил он. — Не шест. Трубка.

— Трубка. Поняла.

— Вот это, — он указал на штуку, похожую на газовый гриль с открытым пламенем, — грелка для труб. Трубка сейчас комнатной температуры, и мы должны нагреть ее, чтобы расплавленное стекло прилипло к ней.

Он положил конец трубки в нагреватель и быстро его включил.

— Эта штука сильно тяжелая?

— О… ну фунтов двадцать или около того.

— Так вот откуда у тебя такие руки, — сказала Эллисон.