Счастливчики (ЛП)

Она подумала, не спросить ли его о перцовом баллончике, но решила пока не затрагивать эту тему.

— Они сказали тебе, что я чуть не покончила с собой сегодня? — спросила она.

— С чего ты взяла, что прикоснуться к расплавленному стеклу в девятьсот градусов — хорошая идея? — спросил он.

— Это было мило.

— Все же ожоги третьей степени не слишком привлекательны.

— Верно, — сказала она, смущенно кивая. — Но это было так странно. Оно выглядело как обычное стекло, но когда оно упало, то казалось похожим на блин.

— В первый раз, когда папа лепил стекло с Диконом, он сказал, что это напоминает ему, как если бы он снова возился с мозгом, потому что, как и мозг, стекло не совсем твердое, не совсем жидкое и действительно опасное.

— Я понимаю, — сказала она, вспоминая, как неестественно было тянуть и лепить толстое тяжелое стекло, как замазку. — Я обещаю оставаться зрителем в будущем.

— Пожалуйста. Татуировки Дикона — наполовину искусство, наполовину скрывающие шрамы от ожогов на его руках.

— Тора спасла меня, — сказала Эллисон. — Я в долгу перед ней.

— Она хорошая девочка, — сказал Роланд. — Так… ты в шоке?

— От того, что чуть не сожгла себе руки?

— От прошлой ночи. — Он выглядел восхитительно молодым, и чувствовалось, что ему было неловко, поскольку, сидя на кровати, он не смотрел ей в глаза.

— Прошлая ночь была милой, — сказала она, вытянула ноги и положила их на бедра Роланда. — Ты в шоке от этого?

— У меня был момент сегодня утром, когда я проснулся в постели с тобой. И ты была обнаженной и прекрасной, и я подумал: да, сегодня надо идти на исповедь.

Она рассмеялась.

— И что же ты сделал?

— Я веду список. Когда у меня будет ровно двенадцать, я обращусь к отцу Ларри за отпущением грехов.

— И сколько же грехов в твоем списке?

— После прошлой ночи еще два, — сказал он.

— Нужна помощь в достижении двенадцати? — спросил он.

Роланд удивленно поднял бровь.

— Ты плохая, — сказал он, указывая на нее пальцем. — Сейчас середина дня.

— Ты когда-нибудь слышал о сиесте? МакКуин обычно уделял мне время между завтраком и обедом. Ты можешь втиснуть меня перед обедом, не так ли?

— Я бы предпочел не торопиться.

— Ты говоришь такие милые вещи, — сказала она. — Но я знаю, насколько ты злой.

Роланд удивился.

— Что ты слышала? — спросил он. — Хочу ли я знать?

— Дикон говорил, что ты, он и Тора курили марихуану на чердаке.

От досады Роланд откинул голову назад.

— Это было много лет назад. Много, — сказал он. — Мы не делали этого с тех пор, как я был подростком.

— Уверен? — спросила она. — Ты ужасно защищаешься.

— Ни разу за одиннадцать лет, — сказал он.

Эллисон ударила его по ноге.

— Ладно, может быть, один раз, — сказал он. — Сразу после того, как я вернулся из монастыря. Дикон заставил меня сделать это.

— Это должно быть в списке прегрешений для отца Ларри.

— Так и есть, клянусь.

— А что еще в твоем списке прегрешений?

— Это касается меня и Иисуса.

Эллисон сняла ноги с его колен и встала перед ним. Он положил руки ей на талию, и она обняла его за плечи.

— Вот, — сказала она. — Еще один для твоего списка.

Она поцеловала его глубоким, но быстрым поцелуем. Когда Роланд ответил на поцелуй, Эллисон толкнула его на спину.

Чтобы убедить Роланда втиснуть ее перед обедом, потребовалось совсем немного. Она забралась на него сверху, но Роланд перевернул ее на спину. Он срывал с нее одежду быстро, но недостаточно быстро для нее. Она расстегнула молнию на его джинсах и ввела его в себя прежде, чем он успел снять фланелевую рубашку. Он медленно вошел в нее, и она застонала от удовольствия. Роланд уткнулся лицом ей в грудь и тихо рассмеялся.

— Что? — спросила она.

Он поднял голову и приложил палец к губам.

— Папа прямо над нами, — прошептал он.

— Ой, — сказала она, сморщив нос. — Постараюсь вести себя тихо.

— Спасибо, — произнес он одними губами и снова начал двигаться внутри нее. Она прижалась лицом к его груди, наслаждаясь теплом его тела и ощущением фланелевой рубашки на своей щеке, мягкой и потертой от возраста и бесконечных стирок. Но ей хотелось чувствовать его кожу, поэтому она быстро расстегнула пуговицу за пуговицей, пока он нависал над ней, а потом спустил ее вниз и снял с рук.

У него хорошо получалось молчать во время занятий любовью, и она задумалась, было ли это простой дисциплиной или смущением. МакКуин сделал ее бесстыдной, поэтому ей было нелегко сдерживать стоны и вздохи, особенно когда Роланд касался ее шеи так, как она любила. С ее губ сорвался стон, и Роланд зажал ей рот ладонью. Она захихикала под его рукой и почувствовала, как смех сотрясает его тело.

— Ш-ш-ш… — он выдохнул ей на ухо, и она не смогла удержаться, чтобы снова не захихикать. Роланд сунул ей в рот два пальца, и в одно мгновение комната исчезла, превратившись в другую, более темную. Синяя кровать исчезла, и она лежала на пружинной кровати без матраса. Воздух из открытого окна уже не был легким, прохладным и пахнущим солью, а был горячим, душным и затхлым. И не пальцы Роланда были у нее во рту, а что-то твердое и жесткое, зажатое между зубами.

Эллисон повернула голову, чтобы глотнуть воздуха, и Роланд поднялся над ней.