Счастливец

— Я нанял ее для моих друзей и для себя, — объяснил мистер Фин.

Джен, Поль и мистер Фин сели в карету, Барней Биль, который любил свежий воздух и для которого суровая ноябрьская ночь была, очевидно, исполнена бальзамическим зефиром, взобрался на козлы рядом с кучером. Они тронулись.

— Что дало вам мысль прийти сегодня на митинг? — спросил Поль.

— Мы видели объявление в газетах, — ответила Джен. — Барней Биль сказал, что мистер Поль Савелли не может быть никто, кроме тебя. А я думала, что это не ты.

— Почему? — быстро спросил Поль.

— Мало ли людей с одинаковыми именами.

— Но ты ведь не думаешь, что все они такие же, как я?

Она рассмеялась коротким смехом.

— Вот так ты всегда говорил. Ты мало изменился.

— Надеюсь, что я не изменился, — ответил серьезно Поль. — Думаю, что и ты не изменилась.

— Не произошло ничего, что могло бы изменить меня.

Карета катилась по узким, плохо освещенным окраинным улицам. Только при пробегающем свете случайного уличного фонаря мог Пол различить лица своих спутников.

— Полагаю, вы разделяете наши мнения, мистер Фин? — сказал он вежливо старику, сидевшему на маленькой подъемной скамеечке.

— Я не во многом расхожусь с тем, что вы говорили сегодня. Но вы на стороне мелкой буржуазии и аристократии. А я на стороне угнетенных и притесняемых.

— Так ведь я тоже, — воскликнул Поль. — Работа каждого дня моей жизни направлена на помощь им.

— Вы консерватор, а я радикал.

— Какое значение имеют вывески? Мы оба заняты разрешением одной и той же задачи, под разными углами зрения.

— Это-то так, мистер Савелли; но вы простите меня, если, согласно моему политическому кредо, я считаю ваш угол тупым.

Поль недоумевал, кто может быть это серьезный, интеллигентный друг Барнея Биля, говорящий так вежливо и с таким достоинством. В его речи был оттенок простонародного акцента, но слова точно и ясно передавали мысли.

— Вы думаете, что мы идем кружным путем, в то время как ваше нападение ведется более прямо.

— Да, это так. Надеюсь, вы не обидитесь на меня за мои утверждения. Ведь вызов исходил от вас.

— В самом деле. Но думаю, что мы не станем врагами.

— Ну, конечно! — отозвался мистер Фин.

Карета остановилась перед большим красивым домом, стоявшим в стороне от дороги. Имя, которого Поль не мог разобрать, было написано над воротами. Они прошли в ворота и по нескольким ступенькам поднялись к входной двери, которую мистер Фин открыл своим ключом. Первым впечатлением Поля при входе в просторный вестибюль, было большое количество яркой и свежей живописи, многочисленные картины в золоченных рамах. Появилась горничная и приняла шляпы и пальто.

— Наш ужин очень скромен, мистер Савелли. Не откажитесь разделить его с нами, — сказал мистер Фин.

— С величайшим удовольствием, — ответил Поль.

Хозяин открыл двери направо, в столовую. Джен и Поль вошли и остались там одни на несколько мгновений. Поль слышал, как в вестибюле Барней Биль говорил хриплым шепотом: «Велика подать мне на кухню кусок хлеба и мяса, Сайлес. Ты знаешь, что я ненавижу вилки и предпочитаю есть без пиджака».

Поль схватил Джен за руку, растроганный.

— Ты слышала? Дорогой старина!

Она подняла на него светлые, спокойные глаза.

— Ты не шокирован?

Он шутливо потряс ее:

— Да за кого ты меня принимаешь?

Джен не сдавалась:

— За того, кого девицы в моем положении называют «особой»!

— Ты ужасна.

— Это слово ужасно, а не я. Ты так высоко поднялся над нами.

— Но похоже, что и вам живется неплохо, — сказал Поль, оглядываясь кругом. Джен ревниво следила за выражением его лица. Столовая, столь же обширная, как и вестибюль, тоже была увешана золотыми рамами с яркой живописью. Не было видно ни вершка свободной Стены над дубовой панелью. Резкие пейзажи, деревянные портреты, морские этюды с волнами как из кованого железа слепили глаза. Казалось, будто детский сад пригласили в качестве жюри для выставки в Академии художеств. Тому же детскому саду поручили, видимо, и разместить картины на стенах. Это был какой-то убийственный конгломерат, живописная анархия, какой-то издевательский, исступленный индивидуализм.

Поль, глядя на живописный кошмар, забыл о Джен, следившей за ним холодным, вызывающим взглядом.

— Что ты скажешь об этом?

Он улыбнулся.

— Это несколько сбивает с толку.

— Весь дом таков.

— Очень необычно, — осторожно заметил Поль.

Он снова окинул взглядом зал. На одном конце длинного стола стояли три прибора, блюдо холодного мяса, заманчивый яблочный пирог, кусок честера и салата из сельдерея в стеклянной вазе. На столе не было и признака каких-нибудь украшений. Огромное чудовище из орехового дерева, скупо уставленное посудой, исполняло роль серванта. Кресла, десять с прямыми спинками и два более удобных у камина, из которых одно без подлокотников, были обиты зеленым и желтым кретоном. В большом камине весело трещал яркий огонь, и на широкой каминной доске стояли маленькие раскрашенные гипсовые фигурки: олени, гномы, кролики, опустившие одно ухо и задорно поднявшие другое, собаки, выслеживающие и преследующие невидимую дичь.

Джен смотрела на Поля, в то время, как он рассматривал комнату.