Счастливо оставаться!

Жизнь под сводами пятиэтажного панельного дома по улице 3-го Интернационала эта женщина раз и навсегда впечатала золотыми буквами в священный список материнских подвигов «ради жизни на земле».

Увидев заповедное жилье впервые, Тамара закусила губу и усилием воли осушила навернувшиеся на глаза слезы. Предыдущие хозяева – доморощенные дизайнеры – не знали меры в украшательстве среды обитания, посему та Тамаре казалась малопригодной для жизни. Потолки обеих комнат были оклеены бумажными одноразовыми тарелками, столь хорошо знакомыми русскому путешественнику по привокзальным буфетам и палаткам быстрого питания. На них обычно выкладывали две истощенные сосиски, увлажненные озерцом горчицы.

Местами тарелки утратили жесткую форму и были смяты либо по центру, либо по краям. Это делало потолок не просто неровным. Это делало его жутко грязным, ибо во вмятинах оседала пыль, стереть которую не представлялось возможным без ущерба затейливым арабескам.

– Всего-то год! – успокаивал Виктор пригорюнившуюся жену. – Только год, и мы переедем в свою.

Слова мужа звучали в ушах хрустальной музыкой, и Тамара поклялась себе просто не смотреть на злосчастные своды. Через месяц-другой рефлекс был выработан, и владелица строящегося жилья освоила средний воздушный коридор, парить по которому стало почти удобно. Мешало другое. Склонность хозяев к календарям эротического плана, фрагментами которых были щедро увешены стены обеих комнат. Отовсюду на Тамару взирали красавицы с приоткрытыми ртами и наливными силиконовыми грудями.

Груди были повсюду и разные: запакованные в кружевное белье, запряженные в садомазохистскую сбрую, просто обнаженные. Эту фотогалерею Тамара называла «Мечтой маммолога». Виктору эротическая экспозиция нравилась, но из солидарности с супругой он пытался не задерживаться на персях красавиц, отчего первые месяца два Тамара никак не могла определить направление его бегающих глаз.

– Посмотри на меня, – так начинала жена свой ежевечерний рассказ о достижениях дочери.

Маруська так просто балдела от окружающего ее великолепия: залезала на диван, прикладывала к плакатам ладошки, а к особо понравившимся льнула розовой щечкой. Тамара в эти моменты ворчала, что ее дочь – «юная эротоманка», «вся в отца», – и сердито отворачивалась. Но через какое-то время и к этому привыкла. Как привыкла и к периодически раздающимся воплям соседей снизу, к растрескавшимся подоконникам, подтекающим кранам, голым лампочкам, скрипящим полам и долетающему из подвала запаху сырости. «Закаляю волю!» – уговаривала себя женщина и мужественно организовывала уют на временно арендуемом пепелище.

Иногда в квартиру забредала подъездная кошка, упорно не желающая покинуть облюбованное место около мальцевской двери, куда со всего подъезда соседи-зверолюбы сносили объедки со своих обильных столов. Рассматривая их около входа в квартиру, Виктор – поборник чистоты в доме – терял самообладание. Он, шикая, сгонял кошку, ногой спихивал ее подстилку к подъездной двери, туда же сметал остатки еды, но все было тщетно. Утром кошачья подстилка оказывалась на прежнем месте, а вместе с ней появлялась то полная вчерашних щей консервная банка, то набитая куриными (или рыбьими) потрохами пластиковая тара из-под плавленого сыра «Янтарь». Потроха смердели, кошка щурилась и подозрительно смотрела на нарушителя своего покоя.

Тамара ненавидела кошку. Машке кошка нравилась. Тамара сгоняла прошмыгнувшую в квартиру оккупантку с кресла, выковыривала шваброй из-под дивана, Маруся визжала от восторга. Тамара не выдержала, созвала соседей и поставленным голосом объявила:

– Если вы не перестанете кормить кошку около моей двери, я ее отравлю.

За глаза Мальцевых начали называть живодерами, а лохматая тварь периодически проскальзывала в квартиру, к Машкиному удовольствию.

Пока Тамара торговалась с дворовыми гопниками, обещавшими освободить госпожу Мальцеву от кошачьей экспансии, на Маруськиной розовой попе появилось красное пятнышко, растущее не по дням, а по часам. Вызвали участкового педиатра по имени Аделина Захаровна, ткнули пальцем в отметину, задали вопрос:

– Не лишай ли, часом?

Усатая дама, с трудом оторвав взгляд от эротических изображений на стенах, сердито пророкотала:

– С ума сошли! Откуда у годовалого ребенка, до сих пор находящегося на грудном вскармливании, стригущий лишай? Исключительно – диатез. Пересмотрите питание, и все пройдет. И вообще не отрывайте от серьезной работы по пустякам.

Через неделю Тамара обнаружила диатез у себя на животе, еще через неделю – после долгожданного вечернего душа – на бедрах. Когда пятна появились на плечах, женщина снова забила тревогу.

Тревога барабанным боем гремела в телефонной трубке. Принимала сигналы умудренная врачебным опытом тетка.

– Томочка, – елейным голосом успокаивала та истерящую племянницу, – никакой не стригущий лишай. В крайнем случае – розовый. Ты – кормящая мама, у тебя нервное истощение. Попей супрастин.

– Я же кормлю! – рыдала в трубку покрывшаяся красными бляшками Тамара.

– Ну и что? – терпеливо спрашивала тетка.