Счастливо оставаться!

На излете десятых суток Тамара с горечью обнаружила, что процесс не купируется, а под волосами на голове стали неявно проглядывать красные бляшки. «Наверное, себорейный дерматит», – ставила себе она лжедиагноз. Этой же версии придерживался и Виктор, не видевший свою жену уже добрых полмесяца по причине пребывания в стольном граде Москве на очередных курсах повышения неповышаемой, в сущности, квалификации.

– Ты тоже так думаешь? – вопрошала супруга по телефону томящаяся от неизвестности Тамара.

– Да я практически уверен! – оптимистически подтверждал Виктор, но на душе дремало странное беспокойство.

Такое же чувство будило Тамару каждую ночь: она раздевалась перед зеркалом, расплетала косу и рассматривала кожу головы через небольшую лупу: что-то было!

– Что-то есть! – наконец-то позвонила она тетке-докторессе и зарыдала. – Он меня запрет в больнице. Я к нему не пойду-у-у-у…

Тетка задумалась и вдруг неожиданно согласилась поднять самые ценные врачебные связи, тщательно сберегаемые для экстренных случаев и VIP-персон. Тамара к числу последних не принадлежала, в родственной иерархии занимала самую последнюю ступеньку, на которой, возможно, располагались покойная свекровь ее тетки, некоторые соседи и продавщицы окрестных магазинов. «Лед тронулся», и Тамара оказалась перед самой заведующей кожвендиспансером – Ниной Ибрагимовной Шемякиной.

Нина Ибрагимовна Шемякина была любимым клиентом магазина «Пышка» (название подразумевало размерный ряд, начинающийся с пятьдесят шестого размера), верным пациентом доктора Борменталя (по паспорту – Тютькина), авантюриста-диетолога, и главой местного КВД. За глаза сотрудники называли ее Бомба, а в глаза – подобострастно Ниночка Ибрагимовна. Справедливости ради надо отметить, что это была очень красивая, большая и ухоженная Бомба. Бомба-радость. Бомба-счастье. Именно такие чувства испытывал ее супруг, разглядывая под полупрозрачным пеньюаром рельеф рубенсовского тела. Нечто похожее снисходило и на рыночных продавцов, от восторга цокающих языком и закатывающих глаза. От этого Ниночкин муж багровел и соглашался на любую предложенную цену в страхе, что супруга начнет торговаться и в результате злосчастный торгаш запишется к ней на прием.

Вместо торгаша на прием явилась Тамара:

– Я от…

– Я поняла от кого вы, милочка. – Нина Ибрагимовна величественно улыбнулась и через секунду брезгливо зашмыгала носом. – Это что?

– Где? – не поняла потерпевшая.

– Пахнет… Нет, простите, воняэт, – нараспев произнесла Шемякина. – Серная мазь… – пояснила она уже с извинительной интонацией. – Не переношу. Как в казарме.

Тамара покраснела.

– Соскоб делали?

– Нет, – пискнула пациентка. – Дерматолог сказал: и так все видно.

– Видно солнце на небе и бриллианты в ушах, а соскоб положено сделать. – Нина Ибрагимовна протянула ошеломленной клиентке направление. – Идите вниз, в лабораторию. Я сейчас позвоню. Дождетесь результата – и ко мне.

Тамара почтительно притворила за собой дверь, из-за которой до нее долетел голос мадам Шемякиной:

– Раечка, – пропела та в трубку, – милочка, там от меня девочка придет… Не пугайся – вся в пятнышках. Микроспорию посмотри, дорогуша. Сомнения у меня – уж очень много.

Тамара, давно переставшая индентифицировать себя с «девочкой», заметно повеселела и приосанилась. В лабораторию она уже входила уверенно, держа голову гордо и взгляд имея почти надменный:

– Я от Нины Ибрагимовны, – произнесла она первую половину волшебного пароля.

Ответ последовал незамедлительно:

– Одну минуточку…

К Тамаре прыгнула девочка-кузнечик, голова которой была увита мелкими кудряшками. От прыжков кудряшки подскакивали, и их Раечка совершенно безрезультатно заправляла за микроскопические ушки, украшенные массивными золотыми серьгами с татарским полумесяцем.

– Очень страшно? – почти весело выдавила из себя Тамара.

– Сейчас посмотрим, – радостно пообещала лаборантка. – Показывайте. Где?

Оказалось, что везде и обильно. Раечка старательно скребла скальпелем на стеклышко, потом еще на одно стеклышко, еще и еще, ничем не выдавая своего изумления, – такое распространение микроспории она видела впервые.

– Ну вот и все, – удовлетворенно застрекотал кузнечик, выкладывая на столик последнее стеклышко. – Минуточек двадцать придется обождать. Посидите пока в коридорчике.

– Скажите, Раечка, а это лечится?

– Конечно, лечится, – пообещала та, жизнерадостно встряхнув своими кудряшками, и упрыгала в недра лаборатории.

Дождавшись результатов, Тамара поднялась в кабинет к Шемякиной, старательно вглядываясь по дороге в значки, испещрившие желтоватые бумажки: Микроспория – «+», Микроспория – «—», снова – «+», потом снова – «—». Женщина запуталась окончательно и выложила веером результаты исследований. Нина Ибрагимовна брезгливо притянула их к себе унизанной кольцами ручкой, поизучала и оптимистично изрекла:

– Я так и думала. Микроспория частично. Остальное – розовый лишай. Так много не бывает.

– И что делать? – робко спросила Тамара.

– Бриться! – скомандовала Шемякина.

– В смысле? – уточнила пациентка.

– В смысле – голову. Обрить.