Счастливого дня пробуждения

– Что-то вроде этой лягушки. То, что было когда-то живыми организмами. – Я чувствую его взгляд и стараюсь почти не дышать. – Думаю, однажды и ты сможешь с ними поработать.

То есть как это? Я буду иметь дело с частями человеческих тел?.. Неужели это про них мне говорил доктор, когда упоминал, что я смогу создавать людей?

– В медицинской терминологии это называется кадавр, – продолжает он, словно мысли написаны у меня на лбу, и я пугаюсь этого – как в первый день жизни.

* * *

Постепенно мы перешли на вивисекцию лягушек. Мне было одновременно забавно и тревожно удалять им заживо мозг для приготовления нервно-мышечного аппарата – для этого пришлось рассекать череп. Он противно хрустел, как скорлупка ореха под прессом, пока в салфетку стекала кровь, а потом вся верхняя часть головы влажно плюхнулась на поднос, будто переспелый фрукт. Когда надо было вводить препаровальную иглу в спинномозговой канал, из лягушки неожиданно вырвался не то крик, не то сип, и пальцы у меня сами собой разжались от испуга. Лягушка шлёпнулась на пол, дёрнув лапами, будто из последних сил попыталась вырваться. Звякнула о кафель спица в её позвоночнике.

Были потом и змеи, и ящерицы, а после хладнокровных мы перешли к мелким млекопитающим: мышам, землеройкам и крысам. Мы изучали свойства нервов, мышц, кровеносной системы, патологические и здоровые состояния организмов. Как-то нам повезло найти мышку с «тотальной транспозицией» – зеркальным расположением всех внутренних органов. Это было так интересно, будто каждый раз открываешь подарок или – как выразился доктор – играешь в лотерею, надеясь на выигрышный билет. Только вот не знаешь, в какой же лотерее ты участвуешь. Может, старый перелом? Гипертрофия желёз? Камни в почках? Нарушения развития?

Мне было удивительно слышать, что многие, оказывается, избегают подробного изучения мира, – им мерзко проводить вскрытия. Доктор рассказывал: подавляющее большинство людей за стенами боятся не то что трогать, а даже просто приближаться к трупам. Но ведь мертвецы ничего не сделают, что тут страшного? Просто лежат, даже не двигаются. И не способны никого поранить. Доктор говорил, что там, за пределами забора, тебя могут заклеймить и посчитать сумасшедшим, если ты проявляешь «избыточный» интерес к строению организмов, и когда-то за это людей даже убивали – и покойников становилось только больше, смешно, да? Страшная глупость; я уже хорошо знаю, что именно таким образом зародилась медицина, и только заглядывая в самые сокровенные уголки природы, можно найти разгадки её тайн. Так что мне даже радостно, что моя жизнь началась здесь, в стенах этого дома, этого больничного крыла, где меня только поощряют к учёбе, где существует лишь радость науки, а любые заблуждения пресекаются на корню.

– Да, снаружи многие верят, что жизнь создана высшими силами. Религии приписывают это разным божествам: есть Яхве, Гея, Атум и Птах, Тиамат, Брахма, Аллах, Идзанаги и Инадзами… Таких демиургов много, и у всех конфессий свои теории сотворения мира и жизни, – не отрываясь от чтения, рассказывает доктор.

– Неужели они не слышали о взрыве? – поражаюсь я.

Я сижу со своей книгой по анатомии, которую, кажется, уже наизусть знаю, на ковре в библиотеке доктора. Пускать сюда меня начали недавно и всё ещё только под надзором. Тут приятно пахнет старой бумагой, немного пылью и чем-то древесно-ванильным, почти дымным. Мне очень-очень нравится это место: тёмные лаковые шкафы, до самого потолка забитые книгами, тёплый дубовый пол, совсем непохожий на ледяную изразцовую плитку. Колючий и красочный ковёр, приятный полумрак и так много вещей, что глаза путаются в изобилии деталей. На каждой полке, на каждом трюмо, консоли, подоконнике, столе – на любой горизонтальной поверхности стоят макеты, лежат анатомические атласы, схемы, пособия, огромные тома и фолианты, заполненные знаниями. Может быть, когда-нибудь и у меня будет столько же вещей, хотя я и представить не могу, что со всем этим делать. Каждый визит сюда превращается в праздник.

– Многие знают. Кто-то вписывает это в свою картину мира вместе с великим божественным замыслом, кто-то вовсе отказывается верить науке. Но даже учёные не знают, что было до взрыва.

– А почему? – Мне кажется удивительным, что не на все вопросы есть ответы.

– Потому что наша математика и законы физики там бессильны. – Доктор перелистывает страницу, и я удивляюсь, как он может одновременно читать и со мной разговаривать. – В общей теории относительности – так называется наша действующая теория пространства и времени – невозможна космологическая сингулярность. Это такое состояние мира, когда при бесконечно большой плотности и бесконечно малом объёме температура бесконечно высока. И так же как у всего живого есть рождение и смерть, у нашей Вселенной они тоже есть. Всё, что пришло из сингулярности, в неё же и вернётся. И пока наука бессильна сказать, что там, за границей величайшей смерти во Вселенной.