Счастливые девочки не умирают

– Мама! – негодующе воскликнула я, хотя не имела на этого никакого морального права. Мама была не так уж далека от истины.

По-моему, школьная администрация заподозрила, что в тот день в комнате отдыха произошло что-то неладное, не соответствующее высоким моральным стандартам школы, однако Артур успел снять мои шорты прежде, чем учителя смогли разобраться, что к чему, ну а я, разумеется, не собиралась их просвещать на этот счет.

Но еще хуже, чем внезапное падение моих «акций», было то, что из школы исчез мистер Ларсон. «Он получил более привлекательное предложение», – вот и все, что нам объяснили в администрации. Я рассказала Артуру – и только ему – о том, что ночевала в одной комнате с мистером Ларсоном у него дома. Артур выпучил глаза из-за перемаранных очков.

– Сдуреть можно! Ты с ним переспала?

Я бросила на него взгляд, полный отвращения. Артур расхохотался:

– Да шучу я, шучу. У него есть подружка. Сексапильная. Говорят, фотомодель.

– Откуда ты знаешь? – рыкнула я, внезапно почувствовав себя коротконогой, толстомясой, широкозадой неудачницей, над которой однажды сжалился мистер Ларсон.

– Все так говорят, – пожал плечами Артур.

Хоть я и была под домашним арестом, мои родители плохо себе представляли, когда у меня заканчиваются тренировки, так что я почти каждый день тусовалась у Артура. Благо жила я далеко, а домой ездила на поезде. «Иногда тренировка длится полтора часа, бывает, что и два, – объяснила я маме. – Смотря какой километраж». Мама поверила на слово. Мне оставалось только звонить домой по залапанному таксофону на станции Брин-Мор и сообщать, каким поездом приеду. К тому времени тренировка давно закончилась, а курево выветривалось из головы, оставив теплый и мутноватый осадок. Повесив трубку, я во все глаза смотрела, как у перрона останавливается поезд, из-под скрипучих колес которого вырывается пар. То ли я плыла как в тумане, то ли все остальное как будто замедлилось.

Артур метнул взгляд на теннисные корты за моим плечом и автостоянку, где в потрепанных «Хондах» сидели гувернантки, дожидаясь, когда вернутся с тренировки их подопечные.

– А то бегают тут идиоты, звонят в дверь и дёру.

– Ты о ком? – спросила я, почувствовав, как что-то неприятно сжалось внутри.

– Угадай с трех раз, – ответил Артур, с укором поглядывая на меня, как будто я была главной зачинщицей.

– Может, все-таки меня впустишь? – По спине у меня скатилась капелька пота и заползла под резинку трусов.

Артур распахнул дверь, и я вбежала внутрь, пронырнув под его рукой.

Вслед за Артуром я поднялась по лестнице на чердак, куда он переехал из своей комнаты. Деревянные ступеньки жалобно скрипели под ногами.

– Почему? – спросила я, когда он впервые привел меня сюда. Я обвела взглядом голые стены и поежилась. Комната выглядела недоделанной, незащищенной. Неуютной. Артур высунул руку в окно и постучал закопченной курительной трубкой по карнизу. Черные хлопья сажи, как обугленные снежинки, посыпались вниз.

– Захотелось уединения, – кратко пояснил Артур.

Из вещей он взял с собой очень немногое. Даже одежда осталась в старой спальне, куда он заходил перед школой, как в гардеробную. На самом видном месте – на высокой стопке книг, служившей ночным столиком, – стояла самая ценная вещь, которая переехала вместе с ним: детская фотография Артура с отцом. Лето, они сидят на берегу грязно-серого океана и, смеясь, вглядываются в волны. Рамка оклеена ракушками, крашенными в пастельные тона.

– Похоже на детсадовскую поделку, – насмешливо заметила я, повертев рамку в руках.

Артур выхватил ее со словами:

– Не трогай. Это мама для меня сделала.

Рамка стояла на фотоальбоме времен средней школы – главном источнике наших развлечений. Больше всего мы с Артуром любили поизмываться над фотографиями ХО-телок и Мохноногих, расправляясь с их прошлыми воплощениями – растрепанными тщедушными уродцами с брекет-системами на зубах.

За художества мы принимались после того, как курнули и совершили опустошительный набег на кухню, с хохотом скатившись с лестницы на ватных ногах. Миссис Финнерман работала до пяти, а потом еще час-другой заполняла классные журналы. Она и не догадывалась, какой у нее удобный график работы.

Некоторые счастливчики в состоянии стресса теряют аппетит и худеют. Мне казалось, что я буду из их числа, но когда жгучая тревога за свое реноме уступила место пониманию, что меня сбросили с пьедестала за каких-то семь недель, я вновь начала есть от души и с удовольствием.

Артур много лет назад догадался, что стресс можно «заедать», и был мне верным сообщником. Мы заедали душевную боль самыми сумасшедшими кулинарными изысками – например, «Нутеллой», разогретой в микроволновке до состояния затвердевшего шоколадного печенья. Это было еще до того, как «Нутелла» появилась в каждом доме.

– Что это за штука? – спросила я, наткнувшись на незнакомую банку в шкафчике.

– Какая-то диковинная хрень из Европы, – пожал плечами Артур. Я перевела взгляд на банку и в изумлении скорчила гримасу.