Счастливый билет. Моя настоящая жизнь. Том 2

Удивительно, конечно, но «людей на своем месте» в Подвале немало. Как я их распознаю – черт его знает. Это, наверное, какая-то иррациональная вещь. Не на основе анализа группы крови, а, скорее, по вполне киплинговски-мауглинскому способу – «мы с тобой одной крови – ты и я». И это, конечно, и есть связующая нить.

В выборе профессии, места в жизни, думаю, опять-таки все решает генная инженерия. Ну откуда у ассистента академика Миротворцева Павла Кондратьевича Табакова обнаружились неожиданные организаторские способности? Начинается война, сорок первый год, отцу тридцать семь лет. По тем временам это не очень большой возраст. И кроме школы, института и кафедры биохимии Саратовского медицинского института у него за плечами, в общем-то, и не было ничего. А тут он становится начальником военно-санитарного поезда. Не думаю, что это произошло только потому, что он был членом Коммунистической партии Советского Союза. Наверное, он как-то ответственен, что ли, был. Ответственен за мать, за жену, за детей, которых он к этому времени имел в количестве двух. Думаю, это точно генная инженерия, если одному дано, а другому нет.

Я стал директором «Современника», когда мне было тридцать четыре года. Даже меньше, чем отцу в начале войны. И я не думаю, что театр со штатным расписанием в 280 человек был меньше, чем санитарный поезд. Не могу сказать, где и как я научился руководить… Но знание многоходовых комбинаций в советское время, того, что и как достигается, и определенный опыт у меня уже были. Короче говоря, все сложилось: и генетическая предрасположенность, и очередной поворот судьбы. Такие, как говорят медики, этиология и патогенез.

Но не надо думать, что у нас в Подвале все так идеально и бесконфликтно. По-разному бывает. Однако постоянное наличие рядом «людей на своем месте» дает чрезвычайно важную возможность доверять. А доверие – это такое продолжение тебя. Когда ты не «один в поле», а значит «не воин», а вас уже двое, трое, четверо, а иногда и гораздо больше – столько, сколько нужно, чтобы справиться с конкретной задачей. Вот это и есть, наверное, строительство Дела. Более точной формулировки я даже не могу привести.

Саша Стульнев помогал мне строить и художественно-производственные мастерские, и школу, и новое здание нашего театра. Решения мы принимаем вместе, а, так сказать, досмотр, проверка, контроль и мониторинг – это все осуществлялось и осуществляется исключительно через него. Одному мне было бы раза в два тяжелее.

Как построить капитализм с человеческим лицом в отдельно взятом подвале

В извечной схоластической дискуссии, сколько живет театр (имеется в виду живой театр), в диагностике ибсеновских «двадцатилетий» подвальный театр, наверное, является опровержением всех плановых расчетов рождения и смерти театрального организма.

Напоминаю, что Подвал был затеян в самое неподходящее время. Как написано у Блока, «рожденные в года глухие пути не помнят своего». Так вот, рожденный не то что в глухие, а совсем в «заглохшие» годы, наш маленький театр-студия не только выжил. Он всесторонне развился, занял свое видное место на театральной карте Москвы и обрел преданного зрителя – как в столице, так и в ее разноудаленных окрестностях вплоть до заокеанского пространства. Мало того, театр умудрился все свои завоевания не растерять и даже очевидно их преумножить, и это несмотря на кардинальную смену социально-экономического строя в нашей стране и резко возросшую в связи с этим конкуренцию. Внутренняя «температура» театра то понижалась, то повышалась, его силы разворовывались кинематографом и телевидением, но в последние несколько лет он вновь обрел здоровый сердечный ритм. Случилось это не при помощи кордарона и шунтирования. Так, наверное, сложились звезды, плюс сказалась кадровая политика, проводимая мной, а все это вместе взятое привело к тому, что жизнь подвального театра обрела стабильный характер.

Предпосылки творческой и финансовой стабильности подвального театра формировались постепенно. Нет, никакого «спецзадания» по организации русского капиталистического театра у меня не было. Все сложилось как естественное продолжение моей жизненной истории. Особенность ее заключалась в том, что я значительно раньше моих коллег вошел в непосредственный контакт с капитализмом на том участке, коим является «театральный департамент».