Счастливый билет. Моя настоящая жизнь. Том 2

Я много работал и достаточно много зарабатывал, чтобы, не обижая свою семью – двух детей и жену, иметь возможность тянуть подвальный театр в одиночку… Возможно, не придуши Виктор Васильевич Гришин первую попытку создания театра в восьмидесятом, строительство нашего дела могло бы сложиться по-другому… Но я-то знаю, что в любом случае и при любом раскладе неизменной осталась бы вот эта вот моя даже не уверенность, а вера в то, что только живой актер может обеспечить действительный, реальный, развивающийся, растущий интерес к театру. В подвальном театре это зримо, как нигде, потому что расстояние от первого ряда до действующего актера – метра полтора, иногда чуть больше. Это значит – все натурально. И зритель не только прекрасно видит актера, он его ощущает.

Конечно, надо учесть, что с 1991 года, когда всем в стране было несладко, несладко было и Подвалу. И разное бывало с нами, как это бывает в любой жизни. Тем не менее, несмотря ни на какие обстоятельства, я убедился не единожды, что занимательность изложения в сочетании с живым актером и значительностью литературы неизменно ведет к слиянию людей в экстазе, а это уже гарантия стабильного спроса и мощнейшая мотивация к дальнейшему развитию театрального дела.

Можно, конечно, спросить: «А в чем же тогда этот магический кристалл?» Полагаю, что он прежде всего в том, что живем мы той же самой жизнью, которой живут наши зрители.

Вложить меньше, а получить больше. В этом один из законов капиталистического подхода к делу. Но в театре этот принцип часто не срабатывает. Мне приходилось закрывать спектакли не только в Художественном театре, но и в Подвале. Это говорит о моем постоянстве претензий к самому себе. За последние пятнадцать лет активного капитализма мне пришлось закрыть не одну, не две и не три работы, когда они мне представлялись не совсем соответствующими уровню моих притязаний. Абсолютно готовый к премьере спектакль заворачивался и вставал на запасной путь. Потому что, как говорится, береги платье снову, а честь смолоду. И делать это надо на протяжении всей жизни. Стало быть, дело не в том, какой дивиденд мы получаем, а в том, способны мы или не способны сохранять интерес зрительного зала и доверие, которым он нас награждает. Менее всего я говорю о своих собственных достоинствах. Чего мне говорить – семьдесят семь лет уже. Но когда я выхожу – люди аплодируют. Они аплодируют не только моему долголетию, не только тому, что младшей дочке моей шесть лет. Но они аплодируют потому, что я их, видимо, редко подводил.

Самый строгий оценщик

Я всегда ставлю перед своими учениками максималистские задачи. Потому что занятие театром – занятие истовое. Или исступленное. И они стараются решать эти задачи изо всех сил, что открывает перед ними возможность быстрого поступательного развития. Если сейчас собрать все поощрения, полученные артистами и режиссерами Подвала в течение последнего десятилетия, получится целый музей… Что ни год, то награды. Что я хочу этим сказать… Что время – самый строгий оценщик. Я никогда не заносился, мы никогда не публиковали манифестов, никогда не писали революционных памфлетов. Мы делали спектакли. Но странным образом спектакль по коммерческой пьесе Нила Саймона «Билокси-Блюз» о «школе молодого солдата», который читается как публикация со страниц «Московского комсомольца», живет уже двадцать пять лет. Неслабо. Да ладно, две пьесы Александра Николаевича Островского – «На всякого мудреца довольно простоты» и «Не все коту масленица» – прочно существуют в репертуаре Подвала уже лет пятнадцать. И какая-нибудь вполне коммерческая пьеса «Сублимация любви».

Сегодняшняя афиша подвального театра свидетельствует о постоянстве наших драматургических предпочтений, сориентированных на лучшие образцы русской и зарубежной литературы всех времен: «Дьявол» по повести Льва Николаевича Толстого, «Леди Макбет Мценского уезда» по Николаю Лескову, «Волки и овцы» и «Женитьба Белугина» Александра Николаевича Островского, «Отцы и дети» Ивана Сергеевича Тургенева, «Рассказ о семи повешенных» Леонида Андреева, «Рассказ о счастливой Москве» Андрея Платонова, «Затоваренная бочкотара» Василия Аксенова, «Признания авантюриста Феликса Круля» Томаса Манна и еще около двадцати спектаклей…

Подвал – это театр живого актера, способного по-живому воспринимать окружающие его обстоятельства, окружающую его действительность и, так сказать, после оценки происходящего поворачивать логику своего персонажа. То есть воспроизводить на сцене живую жизнь человеческого духа. Ничего оригинального нет. Мы уже, наверное, какие-нибудь внуки или правнуки в той методологии, которая была осознана и сформулирована Константином Сергеевичем Станиславским.