Счастливый остров

К полудню стало так жарко, что все плыло перед глазами. Термометр показывал тридцать пять градусов в тени! Мы приготовились упасть в обморок; вдруг явился Маопо и позвал меня играть в футбол. Шатаясь, я побрел к так называемому футбольному полю и повалился на песок под самой тенистой пальмой, сомневаясь, что смогу вообще держать глаза открытыми. Однако вскоре я настолько увлекся, что забыл жару и усталость. Раройцы играли в совершенно особый вид футбола, который следовало бы назвать «кокосовым». Дело в том, что помимо игроков в матче участвовали кокосовые пальмы. Наиболее искусные нападающие ухитрялись не только обводить стволы, но даже строить комбинации с их участием. Длина поля определялась расстоянием, которое был в состоянии пробежать игрок, и вратарям приходилось отбивать атаки как с передней, так и с задней стороны ворот. Особенно трудно было принимать высокие мячи, потому что, когда игрок посылал мяч в пальмовую крону, нередко случалось, что оттуда падал кокосовый орех.

Каждый желающий мог участвовать в матче, и все, разумеется, играли босиком. Судья сидел на ящике и свистел почти непрерывно, но футболисты благоразумно не обращали внимания на его сигналы, кроме тех случаев, когда считали, что забит гол. Игра закончилась вничью — 2:2.

— Команда Маопо должна была победить, — заметил я после матча.

— Возможно, — ответил судья, — но здесь все встречи заканчиваются вничью. Как только счет становится 2:2 или 3:3, я даю свисток на окончание игры. Так лучше всего, никому не обидно, и все остаются друзьями.

— А как ты поступаешь, если встречаются совсем неравные команды? — возразил я.

— Этого не бывает, потому что стоит одной команде проиграть мяч, как в нее сразу же переходит игрок из команды противника. Если и это не поможет, переходит еще один игрок. В конце концов получается ничья. Так, по-нашему, лучше всего!

В своеобразном понимании раройцами спортивных состязаний бесспорно есть нечто, заслуживающее внимания!

8 декабря. Как обычно, Кехеа принес утром большую рыбу. Сразу же вслед за этим появился Тангихиа, сопровождаемый полудюжиной детей, которых у него несчетное множество. Каждый нес по кокосовому ореху или по два. Тангихиа просверлил палочкой дырки со стороны плодоножки, затем подал один орех мне, другой Марии-Терезе.

— Есть рассказ о том, как появился на свет кокосовый орех, — сказал он, отобрав орех и себе. — Когда-то, давным-давно, здесь, на Рароиа, росли только кусты да трава. Одна женщина, по имени Хина, часто сетовала по этому поводу, и ее муж Туна стал подумывать, откуда добыть полезное растение. Однажды он сказал ей: «Когда я умру, отруби мне голову и посади в землю». Вскоре после этого Туна умер, и жена сделала, как он сказал. Через некоторое время появился зеленый росток, из которого быстро выросло большое дерево. А на нем висели орехи: они напоминали своим видом голову Туны. Хина сорвала один орех и очистила от волокна. Тут она обнаружила у плодоножки три отверстия и воскликнула обрадованно: «Вот глаза и рот Туны! Я знала, что он говорит правду».

Тангихиа выпил содержимое своего ореха и задумчиво поглядел на скорлупу.

— Иные говорят, что это всего только старая сказка, но кто знает… Вот они — глаза и рот.

Под вечер Мария-Тереза и я совершили большую прогулку по берегу лагуны. Когда стемнело, мы были все еще далеко от деревни. В какой-то момент мы заколебались в выборе пути, но тут до нас донеслись знакомые звуки. Деревенская молодежь собралась на вечеринку; пение и звон гитары указывали, в каком направлении лежит Нгарумаоа. Мы медленно пошли в ту сторону. На темно-синем тропическом небе одна за другой загорались звезды. Внезапно прохладный ветерок донес знакомую мелодию. Мы остановились и прислушались. Это была та самая песня, которую наши друзья пели нам в день нашего прибытия на остров.

Мы стояли во мраке и тихонько подпевали:

Вот — Рароиа,
Край прохладных ветров.
Радостная песня
С гулом волн сливается.
Это наш родной край!

Мы чувствовали, что Рароиа и для нас становится родным краем.

Глава 3 Аита пеапеа

Прошло больше полугода с того дня, как нас встретили музыкой и пением на пристани, но ничего не изменилось. Островитяне все также приветливы и радушны. Перебирая в памяти прошедшие дни, мы не можем припомнить ни одного случая, когда бы к нам отнеслись плохо или хотя бы неприветливо. Это, бесспорно, черта, достойная восхищения, но еще сильнее поражает чужестранца, привычного к более рациональному и строгому образу жизни, беззаботность раройцев.

Хотя мы успели достаточно хорошо узнать жителей деревни и должны бы, казалось, освоиться с их нравами и привычками, нас все же нередко удивляет и озадачивает беспечность островитян. Кажется, ничто не способно встревожить раройца, повергнуть его в уныние. Он, как ребенок, наделен завидной способностью жить лишь настоящим, забывая вчерашний день и мало заботясь о завтрашнем.