— А теперь — займемся змеями, — повернулся его величество в мою сторону. — Попробуйте.
— Ваше величество! Это — артефакт рода Тигвердов! — сделала я последнюю попытку достучаться до императора.
— Скорее, Моранов, — улыбнулся он мне. — К тому же, чтобы его использовать, надо уметь общаться с живыми существами. Как умеете это делать вы. И как этого не умею делать я.
— Вы меня разыгрываете! Вы же очень сильный маг!
— Если бы надо было что-то уничтожить или кого-то защитить — это одно. Количество магической силы имело бы значение. А тут — работа тонкая. И… скорее, женская. Расколдовывайте змей, Рене! Это приказ. У вас получится.
Я взяла дудочку, повертела ее в руках. Села на землю. Постаралась отрешиться от всего: от тревог, страхов и сомнений. Лишь одна мысль раненной птицей билась в голове: помочь. Помочь живым существам, которые из-за чьей-то злой воли оказались не властны сами над собой.
Дудочка в холодных, липких от страха и волнения ладонях задрожала, ожила, и…
Я вдруг поняла, что знаю, что нужно делать! Поднесла черное, до блеска отполированное дерево к губам.
И земля задрожала, потому что жизнь вернулась в лес! Я чувствовала биение каждого сердца. Я была в вышине, под самыми облаками, я была под водой, в глубине — в самом центре земли.
Тело стало гибким — оно извивалось, ползло — туда, куда не ступала нога человека, туда, где родилась самая первая Магия… И открылась тайна Вселенной, я глядела в глаза Пустоте, я ползла между мирами, я в огне не горела, в воде не тонула, дышала землею, тысячами частиц растворяясь в воздухе, и это было прекрасно!
Не знаю, сколько прошло времени, не знаю, слышали ли мою песню те, что были рядом, но в какой-то момент поняла — все.
Все, что могла, я сделала.
Я возвращалась домой. С тех пор, как я выехала за банками для варенья, прошло пять дней.
Доехала на вороном коне (его звали Тюльпан, и мы с ним очень подружились) до дома, ведя на поводу Снежинку. Тюльпан теперь мой! Военные подарили, взяв с меня честное слово, что Снежинка уйдет на заслуженный отдых. Теперь Мелани придется присматривать за обоими.
— По крайней мере, в галоп он хорошо срывается, — сказал мне один из моих охранников, имени которого я так и не запомнила.
Услышав слово «галоп», вздрогнула. Как мы уходили от засады, я вряд ли когда-нибудь забуду…
Отвела лошадей в конюшню, расседлала. Покормила, принесла воды.
И пошла в дом. Обнаружила на террасе упакованные банки для варенья. Покачала головой, представив себе, какой, должно быть, в доме запах от явно прокисшего за эти дни варенья. А еще и мармелад…
Зашла.
Странно. Ничем не пахло. Совсем.
Я подошла к печке. С подозрением посмотрела на тазы и их содержимое. Все выглядело точно так, как в тот день, когда я покинула дом. Огляделась. На разделочном столе, рядом с печкой, лежали две золотистые металлические пластины, со сложной вязью гравировки. Рядом — конверт.
«
Действительно, под письмом лежал крохотный золотой кулон в виде лисьей мордочки.
Часть третья
22
— Любимая! Прости меня…
Букетик лисьих лапок. В руках Генри они должны были, видимо, символизировать жгучее раскаяние и трепетную любовь.
А я… Я стояла — и злилась. Очень.
Яркие, задорные, бархатные лепестки. Мои любимые цветы. Пышный, роскошный букет из них не сделать. Только вот такой. Трогательный и… настоящий. Как хорошо было бы поставить его в лаборатории. В пробирку. Или у кровати. На тумбочку. Чудная вышла бы картина с утра! Россыпь золотистых звездочек рядом с огненной шерсткой Чуфи.