То, что мне понадобится продавец, я поняла уже после первого дня своей работы в галерее. В самом деле, находясь там в одиночку, я не могла даже в банк сходить. То есть могла, конечно, но галерею для этого приходилось запирать, а это совсем уж не дело. Ведь как раз в это время ко мне мог прийти выгодный клиент! И потом, часть картин у меня уже купили, а при том, что их и было немного, надо же где-то брать новые. Для этого тоже нужно куда-то ходить или ездить, а кто же в лавке останется? В общем, продавец был решительно необходим.
Обсуждать это с Сашкой я не хотела. И чтобы по мелочам его не дергать, и потому, что он мне раньше про это говорил, а я отмахнулась. Надо было искать самой. Где? Недолго думая, на следующий же день по дороге на работу я купила любимую газету частных объявлений.
Это великая вещь – такая газета. Мало того, что в ней можно найти все, что угодно, она еще и является точнейшим индикатором тех процессов, что происходят на текущий день в обществе. Я до этого время от времени покупала ее, просто чтобы лучше понять город, в который вернулась через пятнадцать лет, и читала, как детектив. Нет, как сагу. И одновременно как деловую сводку. И как сборник анекдотов тоже.
Но теперь я купила ее по делу. Буду искать работника. Кто мне нужен? Женщина, средних лет, с образованием, на чистую, культурную работу с людьми на неполную ставку. Или даже на полную, но не очень дорого. И таких на рынке было вполне достаточно. Прошерстив раздел «Ищу работу», я наковыряла оттуда примерно с полтора десятка объявлений, которые показались мне подходящими. Я обзвонила их, не сходя с места, и восьми женщинам (остальные мне не понравились по голосу) назначила встречу для интервью.
Маша пришла пятой. Говорят, что при приеме на работу все решается в первые десять секунд – и это, пожалуй, правда. Маша понравилась мне сразу – как она вошла, как осмотрелась, как поздоровалась. А когда выяснилось, что по образованию она не просто искусствовед (как было указано в объявлении), но специалист по живописи и при этом согласна на любой график работы, все остальные сомнения, которых и было-то немного, окончательно отпали.
Работать вдвоем оказалось гораздо веселее. Теперь я могла отлучаться туда и сюда, ходить спокойно в банк (хотя пока было незачем), ездить искать новые картины, да и вообще. Даже пить чай вдвоем с кем-то было гораздо интереснее. Да и просто сидя в галерее было, о чем поговорить. Я честно призналась Маше, что в галерейном деле абсолютный новичок, и она, насколько могла, вводила меня в курс если не профессии, то отрасли в целом. Я узнала кучу новых слов – кракелюр, например. Так называются трещинки, покрывающие картину с течением времени. Правда, применять свежеобретенные знания было все равно некуда, потому что все наши картины были слишком свежими, чтобы иметь хоть какой-нибудь кракелюр. Да и покупатели как-то не рвались о них послушать. Но, как говорится, век живи, век учись, знания лишними не бывают.
А вот торговать Маша умела примерно так же, как я. То есть никак. В конце концов мы с ней, подумав, решили сменить тактику. Не ждать, пока зашедший галерею в человек о чем-нибудь нас спросит, а начинать разговор первыми. Поздороваться, улыбнуться, то-се. Это оказалось верным решением. Таким способом Маше удалось продать еще одну картину. И это был наш самый большой торговый успех с момента открытия.
Как-то утром, когда я сидела в галерее одна – Маша в этот день работала после обеда – ко мне внезапно забрел редкий посетитель. Я, вооруженная новой техникой продаж (страшно хотелось перекрыть Машино достижение) поздоровалась с ним, улыбаясь до ушей, и стала рассказыать, что-де у нас вывешены далеко не все картины, и что если ему интересно, пусть он спрашивает, я могу достать другие и так далее. Посетитель слушал меня с видимым интересом, (клюет!) и кивал головой.
Это был довольно пожилой, очень симпатичный дядечка. Такой подтянутый и очень аккуратный, «отмытый». Какой-то очень настоящий, такой, про которых говорят: «из бывших», имея в виду дворянское происхождение. И разговаривать с ним было почему-то приятно, причем настолько, что, когда он попросил меня сказать ему по два слова о каждой из картин, я совершенно забыла о своей сверхзадаче и стала честно рассказывать их немудрящие истории.
Так, слово за слово, мы разговорились настолько, что я предложила ему чаю. Он согласился, заметив при этом, что если уж мы собираемся сидеть за столом, то он прежде должен представиться даме. Мы познакомились.
Николай Михайлович оказался антикваром и коллекционером. Настоящим, не мне чета. Все-таки приятно, что интуиция меня не подвела, действительно ведь «из бывших». А с другой стороны —стыдоба-то какая – как я ему тут про мои картинки рассказывала. Эту последнюю мысль я озвучила, на что получила совершенно неожиданный ответ.