Считай, что ты мертв

Он родился в трущобах Неаполя. Его отца убили в поножовщине. Сильно привязанный к матери, в шесть лет он уже продавал туристам поддельные паркеровские ручки, помогая ей. Позже торговал порнографическими открытками. Мать забирала все его заработки и откладывала их, поэтому они питались скудно — спагетти и фруктами, которые ему удавалось украсть на рынке. Когда мать насмерть сбил пьяный водитель, который вовремя не остановился, Гранди рыдал три месяца. Теперь он был полностью предоставлен самому себе. Пустив в ход те деньги, которые скопила для него мать, он купил маленький катер и принялся за контрабанду между Танжером и Неаполем, перевозя сначала сигареты, а потом и наркотики. Он всегда очень осмотрительно тратил деньги, а те, что оставались, — копились на счету в банке. В двадцать лет, благодаря тому, что он хорошо разбирался в лодках, он подружился с богатым промышленником, которому приглянулась идея, чтобы Гранди взял на себя управление его моторной яхтой. Он рассказал Гранди, что находится в глубоком горе, потому что его дочь связалась с лесбиянкой. Гранди предложил свою помощь в обмен на значительную сумму. Промышленник не задавал никаких вопросов — просто согласился. Гранди проник в шикарную квартиру и придушил лесбиянку. Таким образом, неожиданно разбогатев, Гранди перебрался в Рим. В тридцать пять лет он так удачно вложил свои деньги, что нищета ему больше не грозила. Он обрабатывал нужных людей, на которых производила впечатление его проницательность. Он вкладывал, сохранял, вкладывал снова, расширяя дело. Все, к чему он прикасался, превращалось в золото. К сорока годам он уже был мультимиллионером. И тогда он женился на Марии Вендотти, дочери итальянского посла во Франции. Этот брак еще увеличил его капитал, но Гранди был чересчур занят превращением денег в еще большие деньги, и потому, вытерпев шестнадцать лет такой жизни, жена наложила на себя руки, а Гранди остался с Джиной.

И, сидя теперь здесь, в маленькой комнатке для посетителей, Гранди со всей глубиной осознал, что Джина — это последнее звено в цепи связующих семейных уз, а семейные узы он ценил превыше всего на свете.

Из-за этого ублюдка Фроста Джина ускользала от него. Пальцы Гранди сжались в кулаки.

Открылась дверь, и вошел высокий худощавый человек.

— Мистер Гранди? Я — доктор Вэнс. Насчет вашей дочери…

Гранди сидел, словно окаменев, слушая этот тихий, неторопливый голос.

Наконец доктор Вэнс произнес:

— Я весьма сожалею, но хочу, чтобы вы знали, как фактически обстоит дело.

Гранди посмотрел на свои сжатые кулаки.

— Вы говорите, что надежды нет?

— Она будет жить, но… нет… для нее нет надежды снова стать нормальным человеком. У нее поврежден обширный участок клеток головного мозга. Мы можем поддерживать в ней жизнь, подключив к аппаратам. Но это все, что мы можем сделать. Она проживеть еще лет десять, может быть, даже больше.

— Она сможет лишь дышать? — спросил Гранди.

— Да.

Гранди сжал кулаки.

— Тогда ей лучше умереть.

— Это сказал не я, мистер Гранди, — спокойно произнес Вэнс. — Моя работа — поддерживать ее дыхательные органы.

— Вы точно уверены, что у нее нет никакой реальной возможности прийти в себя? — спросил Гранди. — Вы абсолютно уверены в этом?

— Никакой надежды. Слишком обширное повреждение мозга.

— Я хочу ее видеть.

— Разумеется. Сейчас она подключена к аппарату. Пойдемте со мной.

И он повел Гранди по длинному коридору в комнату, где две медсестры сидели у контрольной панели, расположенной перед ними.

Посреди комнаты стояла кровать. Под простыней лежала Джина. Провода и трубки шли от ее тела к аппарату, который поддерживал в ней жизнь.

— Вы свободны, девушки, — вежливо сказал Вэнс. — Когда вы мне понадобитесь, я позову.

Не глядя ни на кого, Гранди подошел к кровати и посмотрел на свою дочь. В первый раз с тех пор, как потерял жену, он испытал невыносимую печаль, но продолжал держать себя в руках. Он стоял без движения, глядя на свою единственную дочь, которая являлась связующим звеном его с семьей.

Он смотрел, как медленно поднимается и опускается грудь Джины под простыней. Смотрел на ничего не выражающую маску ее лица и в ее приоткрытые, пустые глаза.

— Она может оставаться так долгие годы? — спросил он, едва уверившись, что в комнате остались только он и Вэнс, и никаких медсестер.

— Да.

— Вы уверены?

— Да. Надежды нет. — Вэнс обошел вокруг кровати и показал на красную вилку штепселя. — Это связь с аппаратом. А теперь я должен вас оставить. Меня ждут другие пациенты. — Он посмотрел на Гранди. — Если бы это была моя дочь, я бы выдернул штепсель и дал ей возможность достойно умереть.

Гранди потер руками свое вспотевшее лицо.

— Это все, что я должен сделать?

— Пока штепсель включен, она будет продолжать дышать. Если его выдернуть, она безболезненно перейдет в состояние смерти. Вас ничто не должно беспокоить. Это будет вашим решением.

Врач вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

Гранди подвинул стул и сел у кровати. Он долго, долго смотрел на Джину, опять следил за тем, как поднимается и опускается ее грудь, а потом внезапно понял, насколько безнадежно все это.