Читаем Считаные дни полностью

Осенью восемь лет назад погода была примерно такой же, правда не здесь, а в Осло, тогда за сутки выпало тридцать шесть миллиметров осадков, и когда он с небольшим опозданием явился на вечеринку, насквозь промокший, то рассказал об этом Эве. «Тридцать шесть миллиметров за последние сутки, — сказал он ей, — по радио сообщили». И тогда она засмеялась и ответила: «А ты необычный». Он воспринял эти слова как комплимент, и когда уже позже они отправились вместе домой, под тем же дождем, который, строго говоря, уже не был тем же самым, и если бы он сказал об этом Эве, она бы, возможно, прокомментировала и это тоже, но тут прямо над их головами небо разрезала желтая молния. Юнас со страху поднял руку, чтобы обнять Эву, закрыть от грозы. Но она только рассмеялась, припустила впереди него под дождем, волосы струились по плечам тяжелыми мокрыми прядями, и гроза ее вовсе не страшила, она вообще ничего не боялась. Юнас стеснялся подойти к ней больше года, и вот они оказались здесь, бежали друг за дружкой в ночной темноте через пустынные вымокшие улицы по дороге к ее дому.

Над его головой проносится чайка. А под ним расстилается фьорд, сверкающе-белоснежный, бесконечно глубокий. Юнас не только внимательно рассмотрел идиллические фотографии фьорда, но и прочитал о нем — «самый длинный и глубокий фьорд в Норвегии» — так там было написано, больше тысячи метров в самой глубокой точке.

Он еще крепче сжимает мокрые от дождя перила. Пальцы занемели от холода. Из-за недосыпа перед глазами стоит серый туман. Уже подъезжая к Лейкангеру, он чуть было не заснул. Никогда прежде с ним такого не случалось: нога резко дернулась, и он осознал, что вот-вот вылетит на встречную полосу. Юнас свернул в автобусный карман и вышел из машины. Туман оказался таким густым, что разглядеть можно было только очертания обступивших его гор, они будто нависали над ним, прижимая к земле. Струи дождя стекали по заднему стеклу «гольфа», и Юнас лишь угадывал очертания лежащих внутри вещей: чемоданы и коробки из шведской сети магазинов «Клас Олсон». Прошло меньше суток с тех пор, как Эва, прислонившись к дверному косяку, заложив руки в задние карманы джинсов, наблюдала за тем, как он упаковывал последние вещи, все еще остававшиеся у нее дома. За последнее время она сменила торшер и передвинула стеллаж с книгами к стене у окна. Он прожил здесь три года, но квартира вместе со всей мебелью принадлежала ей, она распоряжалась здесь всем, и это жилье так и не стало его или их общим домом. Юнас засунул в коробку спальный мешок и подобрал темно-синюю непромокаемую куртку, которую едва ли хоть раз надевал. «Мне все же кажется, это как-то неоправданно — взять и согласиться на работу в крошечном городишке за пятьдесят миль отсюда», — рассуждала Эва. Юнас взглянул на непромокаемую куртку, которую держал в руке. Вроде бы ее подарили родители Эвы? На прошлое или позапрошлое Рождество? «Ну, самое главное — что ты не опускаешь руки, идешь дальше, — заключила Эва. — С этой точки зрения все разумно».

Вечно одно и то же: иди вперед, не останавливайся. Юнас сложил куртку, тщательно и неторопливо — в спешке не было никакой необходимости, надо было дать Эве время передумать. «И как говорится, — продолжала она, — иногда на худой конец стоит просто воспользоваться возможностью, чтобы понять, что ты живешь», — говоря это, она слегка закатила глаза, потом вскинула руку и посмотрела на часы: «Пора бежать. У меня дежурство».

А часы были черными. Не те стального цвета, что она обычно носила, его подарок — довольно дорогой подарок, который он сделал на ее день рождения в первый год их отношений.

Куртка выскользнула из его рук и с глухим звуком приземлилась на спальный мешок в коробке. Эва смотрела на Юнаса. С лестницы донесся звук заработавшего лифта. Поначалу низкий гул за стеной спальни очень раздражал его, особенно после ночной смены, но потом он привык. Эва подошла к нему, обвила руками плечи, Юнас склонился к ней, но, когда попытался прижаться, она разжала объятия и отступила. «Езжай осторожно, — сказала она. — На связи».

«На связи?» — думает Юнас и чувствует, как очередная дождевая капля холодит шею и пробирается дальше под воротник джинсовой куртки; он оделся не по погоде, а синяя куртка все еще лежит в коробке в машине. На связи — это как? В смысле через СМС? Или узнавать о ней из ленты новостей фейсбука? Или из словно бы не нарочно запущенной ехидной сплетни от однокурсника: слыхал, что Эва выходит замуж за одного из старших врачей отделения?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее