Читаем Считаные дни полностью

— Он уверен, — отрезает Магнар. — Вчера и сегодня он дома оставался — плечо болело, поэтому знает наверняка, что его последняя смена была в понедельник. Из Вика через гору ехали всего три пассажира, и Кайи среди них не было.

Лив Карин подходит к скамейке возле окна, где осталось ее пальто, оно так и лежит, сброшенное бесформенной горой, с тех пор, как она сегодня вернулась из школы; она сгребает его со скамьи вместе с сумкой, оборачивается и подхватывает ключи от машины с ключницы на стене — мальчики сделали каждый свою несколько лет назад, вторая приделана там, в нижней комнате.

— Ты куда? — удивленно спрашивает Магнар.

— Поехали в Восс.

— Да что ты, в самом деле?!

— Тогда я одна.

Натягивая пальто, она не смотрит в сторону Магнара, но слышит, как глубоко он вздыхает и выпускает воздух тяжело и словно бы против воли, именно так он обычно делает, когда считает, что она действует неразумно. Лив Карин запахивает полы пальто и шагает мимо него к выходу, один из красных сапожков Кайи, тех, что она выпросила, когда ей исполнилось шестнадцать, свалился с обувной полки, голенище черной дырой уставилось на Лив Карин, она поднимает его и аккуратно возвращает на место, по соседству со вторым из пары.

— Ладно, хорошо, — вздыхает за ее спиной Магнар, — дай мне две минуты, я быстро.


Она сидит в машине и ждет, когда он появится на лестнице у дома. Магнар стоит у садовой изгороди и что-то говорит мальчикам. Ларс слушает нетерпеливо, почесывая голую коленку, на нем только шорты.

Доктор подходит к серебристому велосипеду, который стоит прислоненный к стене, она и не обращала на это раньше внимания. Он опускает ключ от дома в маленький боковой карман куртки и разглядывает мальчиков и Магнара. По пути к машине Магнар останавливается рядом с доктором, они обмениваются какими-то фразами, Магнар машет в сторону велосипеда, доктор кивает и показывает что-то на раме или педалях, не очень-то легко разглядеть: он стоит к Лив Карин спиной.

Магнар, отвернувшись от автомобиля, сначала заканчивает разговор с доктором, тот кивает, потом что-то кричит мальчикам через изгородь, Эндре высовывает голову из шалаша.

— Славный малый, — бросает Магнар, устраиваясь на водительском сиденье, — ну этот, что комнату снимает.

Доктор опускается на корточки перед велосипедом, кажется, будто он принимается что-то закручивать, ботинки у него насыщенного желтого цвета, Лив Карин переводит взгляд обратно на зажатый в руке мобильный телефон.

— Будь так добр, давай уже поедем, — не выдерживает она.

%


По дороге из тюрьмы Ингеборга заскакивает в магазин и покупает лосося, соевый соус и упаковку кунжута. Выбор стал лучше с тех пор, как она жила дома, ей удается отыскать даже манго и свежий кориандр, не водянистый и не засушенный. «Легкий ужин», — написала она матери в СМС два часа назад, это было сформулировано как некое приглашение. Им в банке случается работать допоздна, возможно, поэтому мать не ответила.

Как только Ингеборга открывает дверь в дом, кажется, словно еще раз ее настигает это непроходящее стойкое ощущение, которое преследовало ее в последние недели, — что вернуться сюда было ошибкой. Она же планировала отправиться в Танзанию. Ее научный руководитель пришел в восторг от описания проекта, который она сдала весной, — о туризме, социальных изменениях и представлении о половых ролях у деревенских жительниц Танги. Он назвал Ингеборгу амбициозной и целеустремленной и веселым, но в то же время откровенным тоном добавил, что она демонстрирует очевидные амбиции исследователя. Поездка была запланирована на середину сентября.

Она сняла комнату в общежитии, но за несколько недель до отъезда, лежа без сна и ворочаясь с боку на бок, осознала, что проводить научное исследование в Танзании невозможно. В ту же ночь ей в голову пришла мысль поехать домой, поначалу просто как затея, но вскоре она превратилась в необходимость, единственно возможную. И вот тогда возникла идея о тюрьме, учреждении, мимо которого она проходила каждый день все свое детство и отрочество, не думая о том или тех, кто сидел там, внутри. Научный руководитель очень удивился и был несколько сбит с толку, но, зная о том, что ей пришлось пережить, он одобрил ее спешно составленное описание проекта: «Заключенные и надсмотрщики, институт профилактики преступности как место встречи разных культур», потому что, как сказала Ингеборга, настойчиво и не оставляя возможности для возражений: «Вот так, я еду домой».

Пока Ингеборга достает куски лосося из упаковки, она пытается понять, что на самом деле стоит за ее абсолютной уверенностью в своей ошибке. У нее что, были какие-то ожидания, связанные с возвращением домой? Что она окажется ближе к отцу? В первый вечер после приезда она отправилась на кладбище, и в этом заключалась ее цель: надежда выяснить что-то, желание быть ближе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее