School game (СИ)

— Не нужно? А разве ты не этого хотел? Тебя же заебал Итан, и ты это все подстроил, чтобы я наконец-то признался, и тебе не пришлось возиться с ним, да? — Галлагер в непонятках смотрит на парня, и кивает из стороны в сторону.

Милковича. Нельзя. Блять. Контролировать. Разве нет?

Директриса срывает голос. Кричит, что сейчас же вызовет копов, пытается разогнать прихуевших людей, но все зазря.

— Да нет, Галлагер, давай, покажи пальцем каждого, кого ты здесь поимел, — брюнет судорожно смеётся и понимает, что этот ебанный приступ никак не заканчивается. — Что ты чувствуешь, когда так используешь людей? — нервы совсем сдают и покидают его в данный момент, он подходит ближе к нему, и Галлагер чувствует все публичное унижение.

— Мик, я думал, что ты все понял. Это не игра сейчас, понимаешь? Это жизнь, — обильные горячие слезы уже закрывают всю видимость пеленой, он не может подобрать нужных фраз, неужели Милкович правда так думает? Неужели он не понял, что он ему действительно нравится? Искренне и правдиво.

— Тебе нравится, когда люди перед тобой превращаются в ебанных зависимых наркоманов, — он совершенно полностью игнорирует Йена. Кажется все, что так долго копилось внутри, сейчас не стоит там же, а выходит на свободу. Директриса все так же кричит, и полиция уже на подходе. Она никогда так ни о чём не жалела, как о том, что взяла его в школу, устроив всемирный хаос.

— Хватит, сука, хватит, — Галлагер толкает его в грудь, понимая, насколько сильно ему стыдно. Милкович немного отшатывается назад. Все люди здесь, смотрят на все это, и от этого ещё сильнее хуево. Слезы катятся по его призрачно-белым щекам, и его кожа ещё бледнее, чем обычно. Это было очень масштабно, с особой жестокостью, вряд ли хоть кто-то из присутствующих здесь видел такое.

Двое полицейских, даже особо не напрягаясь, заваливают Милковича на пол, приковывая наручниками. Холодный метал сразу больно впивается в кожу, оставляя красные следы, а брюнет полностью расслабляется, ибо всю ту грязь, которая была в нём, вылил на других. Он морально истощённый сейчас. Все стоят как в глупом фильме, наблюдая, как Галлагер истекает слезами, а Микки пытается прошептать «прости». За все, что натворил за считаные минуты. Бомба, которая лежала у него, где-то спрятанной под органами, сейчас взорвалась. И он слишком поздно почувствовал себя виноватым. Оставляя Йена полностью в одиночестве, дрожащего и перепуганного.

— Вы имеете право хранить молчание. Всё, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. Ваш адвокат может присутствовать при допросе. Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен вам государством. Вы понимаете свои права? — полисмен говорит все точно и размеренно, так, чтобы было понятно. Но Микки уже слышал это, поэтому не нуждается сейчас в этих словах. Его выводят за двери школы, оставляя позади поломанную жизнь. Он так старался, так пытался все наладить, усмирить себя, но в итоге все испортил. А ведь выпускной был так близко. Брюнет все поломал, разорвал, уничтожил и плюнул. Зато выговорил все, что так давно держал в клетке. Только вот не сказал одну самую нужную фразу: «Ты мне нравишься, Йен Галлагер».

Комментарий к Нравишься

Да, я люблю боль( и нет, я совсем не танцую на этих руинах), именно поэтому еще будет БОНУСНАЯ часть.

Извините за задержку этой, ибо она вышла довольно-таки огромной и с крушащими событиями. ВСЕ И СРАЗУ И ПРЯМ ВЗРЫВ, БАБАААААХ.

Безумно жду ваших отзывов(желательно объёмных), ну же, сделайте мне приятное под конец фф:з х

========== Завершение ==========

***

— Не думал, что ты придёшь. Не после всего, что я тебе наговорил, — Милкович не боится своих слов, не стыдится того, что перед ним парень. Он просто безумно рад, что Галлагер здесь, после всего того взрыва, который произошёл на днях. Ведь любой бы на его месте скрылся как можно быстрее, испугался, постарался забыть все это, ведь брюнет неконтролированный и слишком вспыльчивый парень, с которым тяжело. Но даже в ужасных вещах есть что-то такое, за что их можно любить.

— Ты открыл мне на многое глаза, — кажется, те слезы, которые он проливал в школьном коридоре ещё не до конца высохли, и так и остались на уже чуть порозовевших щеках. — Но все, что я сказал именно тебе — чистая правда, Мик, — рыжий крепко держит трубку, вслушиваясь в родной голос. Их разделяет прочное, с огромными разводами, стекло, и Йен, совсем незаметно, проводит пальцами по нему. Так хочется дотронуться до брюнета и сказать ещё больше слов, выразить ещё больше чувств. Но стекло-то противоударное, и если Галлагер со всей силы впечатает рукой в него, то его костяшки пострадают сильнее.