Сдаёшься?

Кирилл(в зал). И только тут я узнал ее. Нет, вру. Только тут я набрался мужества, чтобы узнать ее. Только тут я понял, до какой степени реально все, что я наблюдаю. Не идеальное видение, не преувеличено или не уменьшено, как в бинокле, в детстве, или в книгах, а спокойно реально, реально в меру, в ту самую золотую меру, которая позволяла другим людям идти по той же улице по своим делам, а не рыдать возле бело-голубой машины навзрыд, видя, как коротышка Фима, или Фомин, садится рядом с ней в машину и каким выглядит из машины красавцем и великаном. Реально в ту самую золотую меру, которая так и не позволила мне заорать на всю улицу: «Караул, убивают!» Реально в ту самую золотую меру, которая, как оказалось, всегда в самые трудные минуты жизни оставляет нас одних, предоставляя нам наше единственное неотъемлемое право — право жить самим. (Ф и м а, и л и Ф о м и н, завел мотор, машина исчезает.) Я наконец отодрался от земли и побежал за машиной по проезжей части улицы, быстро, как только мог. За мной гудели машины, автобусы, кажется, свистел милиционер. Но расстояние между мной и машиной прибывало с жесткой насмешкой геометрической прогрессии — когда я добежал до перекрестка, машина пересекала перекресток через перекресток, потом через два, через три и вдруг — скрылась за поворотом. Когда я добежал до этого поворота, там оказался пустой переулок. По нему не проезжало, в нем не стояло ни одной машины. Я добежал до проспекта, готовый ринуться в многоцветную свору машин за бело-голубой «Волгой», но машины были серыми, красными, зелеными, коричневыми, реже черными, бело-голубых не было. Я вернулся в пустой переулок и по очереди заглянул во все дворы. Машины там не было.

Появляется телефонная будка. О л и м п и я В а л е р и а н о в н а в ночном виде: она босиком, с ярким педикюром, в голубых фланелевых трико, в немыслимой широкой рваной батистовой кофте с жабо, в папильотках из газеты на голове.

Кирилл(изменив голос). Простите за поздний звонок, будьте добры, пригласите к телефону Дину.

Олимпия Валериановна(слегка заплетающимся языком). О, господи! Я давно уже по уши наглоталась снотворного, но увы! все равно не сплю. А Дины нет. И, ради бога, не звоните никогда так поздно, это — увы! — коммунальная квартира! (Вешает трубку. Короткие гудки. И снова появляется другой телефон-автомат.)

Кирилл(снова меняет голос). Попрошу к телефону Дину!

Олимпия Валериановна. Дины нет, и, ради всего святого, не звоните так поздно. Вы ставите на ноги всю квартиру. (Вешает трубку. Короткие гудки. И снова телефон-автомат.)

Кирилл(опять чужим голосом). Мне срочно нужна Ярцева, Дина. Будьте добры!

Олимпия Валериановна. Господь с вами! И вам не стыдно звонить так поздно, а еще пожилой человек как будто!

Кирилл. Мне нужно знать, где она.

Олимпия Валериановна. Вы думаете, она ставит меня в известность, где бывает? Может быть, она зашла с кем-нибудь в ресторацию?

Кирилл(он забывает изменить голос). Какая ресторация?! Сейчас четыре часа ночи! Вы разве не знаете, что все рестораны давно закрыты?!

Олимпия Валериановна. Вот теперь я узнала ваш голос. Вы очень часто звоните Дине. Но только сейчас я все поняла, ведь вы — Кирилл. Так вы уверены, что все ресторации закрыты, а что, разве в городе теперь нет ночных рестораций? Я помню до революции…

Кирилл. Так вы не знаете, куда она ушла и когда вернется?

Олимпия Валериановна. Вы говорите, уже четыре часа? Ха-ха! Действительно, она никогда не приходила так поздно. Самое ужасное, что я не могу волноваться — вы мне разгуляли снотворное, и мне, увы, ха-ха, как-то по-дурацки весело. Вы не волнуйтесь, Кирилл, ха-ха, утром она непременно вернется. Так что, теперь действительно нет ночных рестораций?

Кирилл. Нет!

Олимпия Валериановна. А ка-ба-ре? (К и р и л л вешает трубку. Длинный гудок.)