Сдаёшься?

Кирилл Яковлевич. Что было дальше? Дальше мы с Диной по-прежнему встречались в аудиториях и коридорах института, бегло здоровались, но уже никогда не бродили вдвоем по городу, хотя в глубине души я все еще ревновал ее к Бойко. Когда в деканат института пришел протокол из милиции, в который молодой старательный милиционер вписал, что я был задержан им валяющимся на площади в нетрезвом виде и доставлен им же в вытрезвитель, где я действительно пробыл весь день или всю ночь, члены комитета, куда меня опять вызвали, были очень строги ко мне и требовали моего исключения из института и из комсомола. Старостин требовал передачи дела в райком. Но Октябрь, напомнив ребятам о моих прежних заслугах, предложил взять меня на поруки комитета, предложение прошло единогласно при одном воздержавшемся. Так я остался в институте и в комсомоле. После того как мы защитили диплом, я остался в аспирантуре, а Дина уехала в город Билимбай. У меня уже давно есть просторная трехкомнатная квартира возле института. Мама осталась в комнате, где мы жили с ней прежде, на другом конце города. Признаюсь, я никогда не навещал ее, с тех пор как переехал. И даже когда она сама выбиралась ко мне, я никак не мог уделять ей больше пяти — семи минут, ведь даже со своими соавторами и аспирантами я не могу, бывает, встретиться месяцами. Когда мама звонила мне по телефону, мы здоровались, а потом молчали в телефонные трубки. Иногда даже до двух или до трех минут. Когда я наконец не выдерживал и вежливо спрашивал, зачем она мне звонила, мама неизменно мне отвечала: «Просто хотела послушать твой голос», и мне приходилось опять тратить время и в тысячный раз объяснять ей, что у меня слишком много работы и что мне не до сантиментов. Что же, в наш стремительный век распадаются семейные связи, это, по-видимому, исторический процесс, и не надо ему мешать. Несколько лет назад мама умерла. Я, конечно, жалею о ней. Она всегда хотела мне добра. Я не был на похоронах, потому что как раз был за границей с докладом на международном симпозиуме… Я ни разу не был и у нее на могиле — если не навещаешь живых, то нелепо навещать мертвых. Но я аккуратно выдаю деньги на перевод кладбищенскому сторожу, который взялся ухаживать за ее могилой. Завтра моя свадьба. Завтра я женюсь в третий раз. Мои студенческие товарищи утверждают, что моя невеста Мария — самая молодая и способная из моих аспиранток — чем-то очень похожа на Дину. Но лично я этого не нахожу. Впрочем, так же они говорили и о других моих двух женах. Если это и так, то это происходит случайно. Во всяком случае, я сам об этом не думаю. Наша свадьба будет в самом модном ресторане города. И Мария будет, конечно, прекрасно одета. И когда мы выйдем из моей машины и швейцар распахнет перед нами роскошную дверь с бронзовой начищенной ручкой, может быть, я снова вспомню множество пыльных и поцарапанных дверей тех подъездов, в которых мы целовались с Диной. Я не знаю, близко или далеко этот город Билимбай, — на карте нашей страны очень большого масштаба я его не нашел. Я не знаю, как она живет, замужем ли, есть ли у нее дети. Может быть, завтра я опять вспомню и бело-голубую машину. С годами я все реже вспоминаю бело-голубую машину и то, как быстро я бежал за нею. Да. Бежал я тогда действительно быстро. Если я что-то и упустил, то, конечно, не здесь. То, как быстро бежал я тогда за машиной, меня всегда успокаивало. Впрочем, вполне вероятно, что ни завтра и уже никогда больше я не вспомню обо всем, что только что вспомнил здесь, перед вами, вспомнил отчетливо и подробно. В первый раз так отчетливо и подробно с тех самых дней апреля, который остался в моей памяти черным. И что же? Ergo? Если попробовать выразиться возвышенно, то Пришла Пора Забыть Воспоминанья. Я не знаю, долго ли со мной пробудет Мария — двум первым женам во мне всегда чего-то недоставало. Наверное, все дело в том, что я слишком много занят. Все свое время я отдаю научной и общественной работе. К вечеру я очень устаю. У меня остается мало времени для дома. По-моему, это хорошо. В молодости любовь занимает слишком много времени. Слишком долго ломаешь голову над пустяками. Позже, к счастью, времени на любовь уходит значительно меньше: только несколько минут ночью. Если от меня когда-нибудь уйдет и Мария, что же, придется самому зеркально начищать с вечера свои ботинки — человек с нечищеными ботинками не может рассчитывать на успех! Так всегда говорила мне мама. И самому крахмалить свои носовые платки. Нет. Вру — все-таки я очень хочу как-нибудь, случайно, увидеть на улице Дину. Конечно, я очень боюсь всего того, что мы теперь можем сказать друг другу. Но — смешно говорить! — иногда я даже надеюсь, что тогда какая-то черная дыра во мне, которая поглощает все сигналы ко мне и обратно, захлопнется наконец…