Сделай ставку и беги

– Так, Антон? – потребовала подтверждения Александра Яковлевна. Вид сына, смущенно-упертый, ей все больше не нравился.

– Ведь так?!

Антон собрался с духом, чтоб поддакнуть. Но что-то в тоне матери его подтолкнуло:

– Знаешь, матушка, когда я всё это писал, то очень надеялся, что меня быстренько образумят. Логикой, аргументами. Стыдно было бы, но – слово даю – возрадовался бы. А меня гробить начали. И я понял, почему. Нечем им было меня переубедить, кроме как настучать по башке.

– Что значит нечем? Ты все-таки без этого своего самомнения…Это ученая кафедра. Не чета нам, самоучкам, люди. Их на то и держат, чтоб базис под надстройку уметь подвести.

– Больше того скажу! – выкрикнул Антон с внезапным озарением. Это было его свойство – приходить к истине в споре. Когда слышал возражения, пусть самые беспорядочные, тем самым «цементировался» в собственной позиции. Она освобождалась от наносного мусора, и то, что никак не мог постигнуть наедине с собой, внезапно делалось ясным и очевидным. Он набрал воздуху. – Во всей этой истории Маркс, да и Ленин вообще ни причем.

– Шо я вам говорил? – Листопад облегченно откинулся. – Наш человек.

– Если так, и на том слава Богу, – неуверенно успокоилась Александра Яковлевна.

– Не в Марксе дело, – подтвердил Антон. Он поднял палец.

– А вот построенная у нас система никакого отношения к марксовым мечтаниям не имеет. И об этом-то говорить предосудительно. За то меня и высекли.

– Да ты! – Александра Яковлевна вскочила, забыв про больную шею, крутнула головой, лишний раз убеждаясь, что, кроме них троих, никого нет. – Эва тебя куда! На систему замахиваться. Умный-умный, и – такой вдруг дурак! Не то ему, видишь ли, построили! Соображай, во что не веришь. Да мы жесточайшую в истории войну выиграли! Мы своими телами человечество от фашизма защитили…

Антоновы глаза сощурились раздумчиво:

– Какая этому человечеству разница, что один палачу-га другого такого же сожрал.

Александра Яковлевна пошла пятнами, да и Листопад нешуточно оторопел.

– Твой дед на этой страшной войне погиб! – Александра Яковлевна надсадно задышала. – Оба дядьки родных. Не верю! – она отчего-то беспомощно оглядела закопченую иконку в углу. – Чтоб мой сын нас с фашистами на одну доску!

– Да не передергивай! Никогда я коммунистов с фашистами не равнял! – крикнул Антон. Вдруг – осекся, удивившись неожиданной мысли. Поднял виноватые глаза: – Знаешь, мать, вообще-то я об этом пока как-то не думал. Тут поразмышлять бы надо.

Александра Яковлевна поднялась. Ее качнуло. Листопад вскочил поддержать. Но оправившаяся Александра Яковлевна предупреждающе подняла руку и, не взглянув на сына, шагнула к выходу.

У двери обернулась:

– Я так полагаю, что выгнали тебя правильно. И езжай-ка ты, пожалуй, голубчик, куда-нибудь от греха подальше, пока и вовсе…

Она вышла.

Антону хотелось броситься вслед за матерью. Но не бросился. Он примирительно приобнял набычившегося товарища.

– Да Бог с ним, с университетом. Я, Иван, решил землю в аренду взять.

– Че-го?!

– Сам же говорил, – сельское хозяйство – ключ ко всему, и через него другие отрасли поднимутся. Тем более постановление об аренде вышло. Это шанс. Если увидят, что на земле можно достойно зарабатывать, завтра следом другие пойдут.

– Кто пойдет? – Иван всё пытался угадать за всем этим какую-то нераспознанную шутку. – Опойки-колхозники, шо с утра гоношат?

– Потому и гоношат, что нет перспективы. А появится шанс, пробудятся. Они все-таки потомки прежних земледельцев. Помнишь, насчет Столыпина рассказывал?

Листопад только головой мотнул:

– Так это когда было?! Кончился крестьянин. Добили. Последних в тридцатых перемололи. А эти – люмпен! Нищие.

– Бедные.

– Не. Именно что нищие. И я тебе, философ, скажу, в чем разница. Тоже, знаешь, иногда приходится помараковать. Бедный разбогатеть может, потому что работает. А нищий – ни-ког-да! Сколько ему ни отсыпай. И тому, кто богатеет рядом, не простит. Потому что единственное чувство, шо эти ошметки, которых ты земледельцами обзываешь, сохранили, – зависть к более удачливому. Если у тебя что и впрямь получаться начнет, они тебя первыми спалят. Помяни моё слово!

Иван пророчески погрозил пальцем.

– Наверное, ты окажешься, как всегда, прав, – согласился Антон. – Но хочу все-таки попытаться. Ведь если не пытаться, ничего и не изменится. Поможешь? Сам же про хутора мечтал. Так давай с меня и начнем.

Антон улыбнулся обескураживающей улыбкой. Но в голосе его звучало то упрямство, перед которым отступался даже Листопад. Отступился и теперь.

– Юродивый, он и есть юродивый, – безнадежно констатировал Иван. – Сколько всяких повидал. Но ты один такой. Дуроломище!

Он глянул на часы.

– Всё! Едем в мотель.

– Отметим завершение моей студенческой эпопеи?

– И Викино двадцатилетие. Она уж час на телефоне ждет.

Агентурная разработка

Друзья разделились. Антон отправился за Викторией, Иван поехал на такси занимать места, – даже по будням в загородном мотеле «Тверь» был аншлаг.