Сделай ставку и беги

– Хотя мы тоже не пальцем деланные. Набрали соков… Созвонился я с зам Генерального прокурора, – мы с ним в одной комиссии корешкуем. А после – через людей – вышли на Непомнящего – старшего. И – приговорили компромисс. Они тебя от этого модельного дела отмажут. Все остальные твои грешки тоже на тормозах спустят. А ты за это отказываешься от института.

– А ребята – модельщики? – загремел, вскакивая, Иван. – Штучные, между прочим. Золотые руки. Я их один к одному подбирал. Ведь сколько денег стране экономят. Им шо светит?

– Положим, к их рукам дай Бог сколько прилипло. Так что не задаром страдают. – Предупреждая новый всплеск, Балахнин предостерегающе свел брови: – Про шабашников своих забудь думать. О них уже доложено Лигачеву. Теперь дело на контроле. На его примере готовится проект постановления – о новом усилении борьбы с нетрудовыми доходами. Так что, считай, судьба им такая, мученическая.

– А Антон Негрустуев, который здесь вовсе не пришей-не пристегни? Я ж тебя за него просил!

– Юродивого твоего выручим, раз хлопочешь. – Балахнин скукожил физиономию, передразнивая набычившегося Листопада. – Тем более, его и держали-то под тебя.

– А институт, значит, шо я поднял, людей, шо привлек, какому-нибудь Вадичкиному холую, который через год всё раздуракует? А опытное хозяйство! Мы ж там сельхозметодику переделали. Такая отдача пошла! Бери и переноси на всю страну. Ведь порушат!

– Таковы условия. Всё понял?

–Чего не понять? – разочарованно протянул Иван. – Потрендели насчет перестройки, отпустили чуть вожжи. И тут же, выходит, знакомый мотив: всех загнать и не пущать!

– Хорошо бы. Но больно далеко зашло, – Балахнин сожалеюще поцокал языком. – Плотины-то по глупости убрали. Вода, как говорится, вышла из берегов. Вот-вот шлюзы снесет. Что в этом случае делать остается? Помнишь, как ты на митинге вещал? Возглавить и повести за собой. Этим и займемся. Пора выращивать собственных коммерсантов из надежных. Не отдавать же в самом деле штурвал всякой шантрапе.

Он придвинулся поближе к Ивану.

– Есть решение – создавать молодежные банки. Деньги под это найдутся. Серьезные люди заинтересованы, – внушительно добавил он.

Иван недоверчиво тряхнул головой:

– Ишь ты, – частные банки! Скорее небо ляжет на землю!

Балахнин хитренько подмигнул, поднялся, вытащил из ящика стола туго набитую папку и – шлепнул о стол.

– Читайте! Завидуйте! – продекламировал он. – Проектец стратегический. Можно сказать, программа будущей жизни. Не сегодня-завтра опубликуют.

Листопад, все еще хмурясь, потянул к себе ксерокопии. Бросил искоса взгляд, затем пригнулся и – жадно, не отрываясь, принялся вчитываться. Перед ним лежал проект Закона о кооперации в СССР. Балахнин с отеческой, понимающей улыбкой наблюдал, как закосил Иванов глаз.

– Вот так-то, – констатировал он. – Теперь сколотим команду из самых-самых и – вперед! Мне предложили подобрать кандидатуру президента будущего банка. Я сказал, что такая есть. Да и тебе пора в Москву на большое дело перебираться. Готов? Как ты там говорил? Если партия скажет: «Надо», комсомол ответит «Есть»!

Молчание Ивана его насторожило.

– Готов, спрашиваю, с нами?! – требовательно повторил он.

– Нет. Не хочу на готовенькое, – к изумлению Балахнина, отказался Листопад. – Да и из комсомольского возраста вышел. Теперь я, пожалуй, сам попробую.

– Мы два раза не предлагаем! – зловеще процедил Балахнин. – Ничто не изменилось: кто не с нами, тот против нас. Ну?!

– И всё-таки сам, – Иван предвкушающе огладил проект.

* * *

Из следственного изолятора № 1 Антона Негрустуева выпустили с диковинной формулировкой «за нецелесообразностью дальнейшего содержания под стражей».

Он так и не понял, в чем заключалась целесообразность двухнедельного сидения в камере, за время которого разрушили дело, что он только начал налаживать. На последнем допросе от Шмелева узнал, что скотину свели. Дом, правда, вопреки предсказанию провидца Листопада, сердобольные соседи не спалили. Но всё, что было внутри, растащили до шурупчика.

Хотя, пожалуй, целесообразность как раз в том и заключалась, чтоб разрушить. Он и самого себя ощущал совершенно разрушенным.

За спиной прощально лязгнул засов. Никто не сказал: «Руки за спину. Лицом к стене». Антон вышел на крыльцо. Вдохнул воздуха. С вольной стороны дышалось иначе.

Слева от входа, у окошка, толпилась очередь на передачу. Сердце Антона защемило. Среди притихших, скорбных людей, преимущественно женщин, он узнал мать. Узнал с трудом. В закутанной в платок, ссутулившейся Александре Яковлевне не было ничего от привычной громогласной руководительницы.

– Матушка, – окликнул, подойдя, Антон.

Александра Яковлевна недоуменно обернулась. Вздрогнула.

– Сынок, – пробормотала она, еще не до конца веря. Опасливо провела рукой по телогрейке. – А я вот… испекла тут. Я пыталась… ходила… Господи, что ж у тебя с лицом-то? Скулы будто каменные.

Она заплакала. Антона заполнила подзабытая в детстве нежность.

– Ну, ну, маменька, будет, – он приобнял ее и повлек к жилому дому, примыкавшему едва ли не вплотную к тюремной стене.

Очередь завистливо смотрела им вслед.