Сделано в Японии

— Ладно — ладно, Олежка! Не сердись! — замахал на него руками покрасневший от такого внезапного разоблачения его буржуазной сущности Ганин. — «Картье» мои не двести, а только сорок тыщ стоили, и то супружница моя оплачивала. А, как ты говоришь, «спинжак» тоже на пятьдесят тысяч никак не тянет…

— А почем брал? — деловито поинтересовался Олежка.

— Девятнадцать тысяч, без налога.

— Не свистишь?

— Чтоб я от запора разорвался! — с кристально чистым взором саданул себя кулаком в грудь Ганин.

— А где?

— В «Сати» в Саппоро.

— Давно?

— В том году.

— Еще там есть такие?

— Не знаю, давно там не был.

— Я те, Ганя, сотовый свой оставлю. Как будешь там, позырь, ладно? Хороший спинжак!

— Позырю, Олежка. Так чего ты мне про «крузака»-то скажешь и про «поджарого»?

— Чего скажу… Серьезные тачки! Без фуфла и задрочки! — весьма серьезно произнес Олежка и задумался о чем-то глубоко своем, так что нам с Ганиным стало понятно, что в данный момент у парня перед глазами не два несвежих мужика контрастных национальностей и не высокая горка бурых куриных костей, а поджарый «челленджер» или вороной «крузак» со всеми наворотами, вернее, «фаршами».

— У тебя в мастерской такие есть? — прервал его мечтания любящий все опошлить Ганин.

— Че?

— У тебя в конторе такие тачки бывают?

— У меня?

— Ты вообще чем здесь занимаешься? — теперь уже я решил удовлетворить свое, не уступающее по силе ганинскому любопытство. — Чем иену сверлишь, Олежка?

— Я в мастерской работаю. При автомагазине.

— Что за магазин?

— «Сахкар» называется — «Сахалинский кар», короче, — «Тачка сахалинская»!

— Машинами торгуете?

— Магазин торгует, а я — в мастерской работаю.

— Чего делаешь?

— «Преподка» на нас…«Чего делаешь»…

— Что на вас? — Въезжать в олежковские базары мне был конкретный напряг.

— «Преподка», блин… — пригорюнился Олежка.

— Предпродажная подготовка, — пояснил мне Ганин. — Перед тем как машины в Россию продавать, их Олежка с корешами до ума доводит. Правильно я говорю, Олежка?

— Ну! Товар-то у нас, сам понимаешь, лежалый. На помойке то есть лежалый…

— Так прямо уж и на помойке?

— Ну не на свалке, конечно, но рядом. Старые тачки…

— Счетчик назад подкручиваете? — Я решил проверить Олежку и его «Сахкар» на обычную для большинства наших комиссионок вшивость. — Километраж снижаете?

— Не, это нам ни к чему! Это твои тут пускай пыхтят! А нам килы сгонять упало! Мы, бывает, в обратном направлении крутим!..

— Чего так? — удивился я.

— Того, бля! Твои ведь родичи косо… ну японцы то есть… они ведь в «комке», если тачка больше сотни прошла, они ведь к ней даже подойти побрезгуют, да?

— Больше сотни чего? — Я решил уточнить свидетельские показания всезнающего Олежки.

— Сотни тыщ кило — чего, блин! Через плечо! Как все равно нерусский прямо!

— И что?

— То, блин. А у нас на Сахалине, там, или во Владике, в Хабе — ну везде, короче, сотня — это детский сад и ясли.

— А? — Я, конечно, понимал, к чему клонит словоохотливый Олежка, но все — таки хотелось как можно больше конкретики…

— На! Я говорю, на первой сотне, на первой сотне тыщ, еще конь не валялся и кровь из носа не шла!

— Э?

— Такуя! Олежка имеет в виду, что пробег в сто тысяч километров русского покупателя не остановит, — вмешался понятливый Ганин. — Так ведь, Олежка?

— Ну! Движок родной, косо… японский, он до двести тыщ…

— Двухсот, — громким шепотом поправил малограмотного Олежку строгий, но улыбчивый сэнсэй.

— …без ремонта ходить может. — Увлекшийся Олежка проигнорировал коррекцию своей грамматики. — А у вас тут сто тыщ прошла тачка — давай меняй!

— А внедорожники? — Ганин опять попытался направить логореичного Олежку в нужное нам русло.

— Джиповня то же самое, только джип джипу рознь…

— Чем это они друг другу рознь, Олежка? — потребовал Конкретизации категоричного постулата Ганин.

— «Крузер», «поджарый», «трупешник»…

— «Исудзу — трупер»? — уточнил я.

— Ну… это все тебе не «микрики» и даже не «ярвики» с «сирвиками», это, брат…

— Не мети так быстро, Олежка! — остановил его Ганин. — Корефан мой по-нашему не очень! Поясни товарищу что с чем?

— Блин, сами же их делаете, и им же еще поясни! — искренне сокрушился Олежка.

— Так что с чем?

— Ну, «микрики» — рафики то есть по-нашему, вэны, блин, микроавтобусы!

— Логично! — согласился с ним я. — Микроавтобус значит «микрик», вполне логично.

— А «ярвик» — это че? — спросил Ганин.

— «Ярвик» — это паркетник «мицубисевский». Там по-русски и по-английски написано… Поэтому «я — рвик»!

— Как это «по-русски»? — удивился Ганин.

— Ну так! Там, значит, первая буква в сокращении — наша «я». А уж потом английские «рэ» и «вэ».

— Русское «я»? — продолжал играть в новозаветного Фому упрямый Ганин.

— Ну, блин, тебе говорят — русское! — Олежка закачал головой от такой бестолковости своего соотечественника.

— Это, наверное, английское «ар» перевернутое, — предположил Ганин, — как в названии магазина игрушечного, американского, — «Тойз — ар — ас», знаешь, Такуя?

— Знаю… — мне стало не по себе от такого совпадения: надо же, два дня подряд всплывает на моем горизонте в абсолютно разных контекстах это перевернутое. «ар», с которого, в сущности, вчера все и началось.