Сделка

– Я не адвокат и не прокурор, а уж тем более не судья, но в нашей стране даже за нападения на рядового полиции ни деньги, ни связи не помогут – только смягчающие обстоятельства, но наказания не избежать! – Он помолчал, поймав себя на мысли, что начинает заводиться. – Во-вторых, законные игорные предприятия не бьют за долги. А уж если дело касается государственного лица, то тут ни о какой законности и речи быть не может! Ты хоть сама понимаешь, что говоришь? Его за долг, каким бы он большой ни был, не станут быть – максимум выгонят из помещения и больше не впустят. В-третьих, какому тогда этому пьянице и родственнику дело до долга?

Джанет в раздражении вздохнула.

– Это не моё мнение, а мнение общественности. Но если ты хочешь знать мою точку зрения, то я считаю, что тут дело не в долге, а в том, что скрывается ото всех и не афишируется. Не могу предположить. Никто ничего не знает, но относительно того, что это нельзя прикрыть деньгами, – ты ошибаешься. Любой скандал можно замять.

Матиас вздохнул и махнул рукой, подумав: «Господи, какая же она наивная!»

Он попрощался и вышел на улицу. Из головы не выходил этот диалог, и на протяжении всей дороги у него строились в голове самые невероятные теории, но, чтобы не утомлять ими, стоит отметить следующее: Матиас сделал умозаключение, благодаря своему многолетнему опыту работы, – пьяницу и прокурора связывает в уголовном деле нечто большее, чем просто погромы и хулиганство. Даже если за этим и стоит казино «Райская нажива», чему он не находил пока более чёткой логической причины, то роль Вишнёвского второстепенна.

Трамвай остановился в Битенбурге, и Матиас тут же встряхнул головой. Он почувствовал усталость и выбежал на свежий воздух, вспомнив про подарок…

***

Когда Артур вернулся домой, Рейнер уже стоял на ногах и помогал с готовкой, хотя лицо его оставалось белее полотна. Но при виде брата на щеках его заиграл лихорадочный румянец, и он кинулся ему на шею. Даже Георг рассмеялся, но тут же сделался серьёзным, когда увидел его шею и пальто без пуговиц.

– М-да, ты ещё легко отделался, гадёныш!

Артур улыбался. Он при виде радостных лиц братьев тут же позабыл о Венни.

– Из полиции звонили? Я им давал домашний номер.

Рейнер и Георг переглянулись.

– Нет, – сказал первый.

– А Лабби, он дома?

– Пока нет.

Георг тут же вернулся к кипящей плите, а Рейнер, повизгивая, ещё раз обнял брата.

– Боже, напугал! Смотри, как бы тебя потом по судам не затаскали! Если не сегодня позвонят, то завтра точно…

– Почему ты такой бледный? Опять?

– Угу.

Рейнер замолчал. Он понимал, что не стоит говорить ему о лишней половинке. «Да и ладно, чёрт с ней, – подумал он. – Один раз – и всё!»

Трое братьев убирались в гостиной, когда Лабби пришёл почти через час, и все устремили на него вопросительные взгляды. Тот напрягся; он чувствовал себя загнанным зверем, хотя на него смотрели даже без намёка на обиду или злость. Он выпрямился, ожидая того, о чём думал всю дорогу.

Наконец молчание прервал Георг:

– Как Лили? Она уже знает?

Та спокойная и непринуждённая нотка в голосе застала его врасплох.

– О чём ты?

Артур, который пытался говорить как можно мягче, рассказал ему о ночном происшествии. Лабби слушал его, не перебивая, а затем сухо сказал:

– Во-первых, про смягчающие обстоятельства Гомерик наврал, и она не беременна. Во-вторых, что же вы от меня хотите? Не встречаться с ней? Да её мужа скоро посадят!

– Мы тебе про это даже и словом не упомянули, – сказал Георг. – Встречайся с ней сколько душе угодно!

Лабби не нашёл, что на это ответить, дёрнул плечами и ушёл наверх, к себе. «Они слишком равнодушны к ней! – думал он. – Никому до неё и дела нет!»

Потом он всё-таки вышел, чтобы помочь им с уборкой, но мысли о ней всё крутились в голове, а когда пришёл Матиас, ему стало почему-то так гадостно на душе, что он едва сдерживался, чтобы не уйти.

***

Матушка приехала на трамвае. Несмотря на свой возраст, хрупкое телосложение, сморщенное лицо и практически беззубый рот, она двигалась так же быстро и ловко, как двадцать лет назад. Она приехала раньше договорённого времени на полчаса, и сыновья её были застигнуты врасплох, за сервировкой стола. При виде её они бросились ей на шею, а Матиас, опустив глаза в пол, с добродушной улыбкой на устах стоял в стороне, едва сдерживая смех. Братья Бёргер, которым было уже далеко за двадцать, вели себя как юноши, которые в глубине души оставались маленькими мальчиками: они со смехом и радостным воплем прыгали вокруг старухи, обнимали её за шею, за талию, со спины и сбоку, пытаясь поцеловать то в щёку, то в лоб. Старушка же целовала их, оставляя на лицах след от алой помады. Как будто в этих весёлых криках не было бремени пережитого за последние несколько дней, как будто не прошли годы в тюрьме и у скамьи подсудимых, как будто время повернулось вспять, в дореволюционный период, когда по миру шла война, а в Арбайтенграунде всё было мирно и спокойно…