Сделка

Гуляя под деревьями и беседуя сам с собой, я зашел в самый конец парка, где под ветвями огромных вязов расположились на своем любимом месте отец Бернс и его ученики.

— …Бога согнали с трона вселенной. И поэтому ныне человек, без власти над ним свыше, кроме власти ему подобных, ведет себя, как ему диктует его собственная мораль. Этот сукин сын распустился! В центре вселенной не осталось Божественного магнита правоты и неправоты, и ничто не удерживает человека на орбите. А когда человек теряет чувство страха, то он превращается в зверя. Могу заверить вас, исходя из собственного опыта!

Затем отец Бернс, уже, наверно, в пятый раз, что я слышал, посвятил группу в подробности своего дела: как он выпал из Божественной орбиты страха, потерял боязнь Господа и неожиданно обнаружил себя без путеводной звезды. И как затем, пребывая в состоянии безбоязненности, стал животным и изнасиловал 12-летнюю девочку из своего прихода. Описание мельчайших подробностей акта было красочно. Глаза сидящих вокруг женщин, когда я уходил, расширились до размеров тарелок.

Меня искал доктор Ллойд. Он сказал, что мне звонят по важному вопросу, и заторопил в здание администрации. Я удивился, заметив, что он семенил следом.

Звонил Майкл. У отца, сказал он, воспаление легких, и мне лучше приехать, потому что старик спрашивает Эвангеле. Доктор Ллойд быстро организовал отъезд.

Я был вне себя от Майкла. Последнее, что я от него слышал, — «старик поправляется в темпе, нормальном для его возраста».

Первой, кого я встретил в госпитале, была Глория. Она стояла у газетной стойки в главном приемном зале и проглядывала журналы. Во рту дымилась сигарета. Ее шаловливого зеленого цвета очки неподобающе отсвечивали с горбинки большого самоуверенного носа. Она заметила меня, когда я проходил через крутящиеся двери, и пошла навстречу, как Карри Нейшн, с журналом вместо топора.

Щетинка моего загривка вздыбилась. Мне надо было заранее подготовить себя к встрече с Глорией и попробовать принять ее точку зрения, ее видение, по крайней мере, проявить хоть малую толику того понимания, которое я имел в разговоре с юным насильником. Но когда она встретила меня вопросом, уязвившим самое мое нутро: «С тобой что, никого не прислали?» (имея в виду санитара) — я был вынужден стиснуть зубы. Зачем начинать новую Эру Человеческого Понимания Каждого с осквернения основ? Поэтому я впрыгнул в лифт и избавил себя от необходимости отвечать ей.

Майкл выглядел таким подавленным и разбитым, что я перестал сердиться на него. Обняв, я поцеловал его.

Затем я заметил, что рядом стоит доктор Битти, тот самый, вставивший отцу спицу в бедро и выкинувший меня из госпиталя. Он, едва увидев меня, жестом руки остановил санитара, собравшегося уходить.

Я изумил доктора. Протянул ему руку и мирно пожал его ладонь. Приветствие вышло очень добрым. Даже когда он произнес: «Ваш отец поправляется в темпе, нормальном для его возраста», — я кивнул, будто он и вправду что-то сказал. А когда я, в свою очередь, смиренным голосом поинтересовался: «В свете нынешних обстоятельств, могу я узнать немного больше сведений?» — он кивнул служителю госпиталя, отпуская его. Затем повернулся ко мне, все его профессиональное высокомерие вернулось, и ответил: «У него воспаление легких, а в его возрасте, да когда он прикован к постели, не может сидеть, не говоря уж о прогулках, угроза пневмонии присутствует постоянно и ее сфера действия меняется. Вашему отцу колют много антибиотиков…»

— Доктор Битти делает все, что можно, — раздался голос Глории. «Каким образом ей удалось добраться до шестого этажа так быстро?» — спросил я себя. Ответ, мелькнувший в голове, был очень нехристианский: «Она пролетела по трубе кондиционера», — но вслух я этого не сказал.

Глория выразительно смотрела на доктора и, судя по всему, намекала, что лучше тому идти по своим делам.

— Одну минуту, доктор Битти, — произнес я, — скажите…

— Я не думаю, — прервала меня Глория, — что визиты помогут старику при его состоянии. Вы согласны со мной, доктор?

И я сделал ЭТО. Еще не осознав, сделал. Много раз видел, как это делают греки. И итальянцы. И турки, и сербы, и арабы. И слышал, что так делают туземцы Малайзии и аборигены Филиппин. Но они все же дикари. А вот японцы — они тоже так поступают. И индийцы низших каст, и бедняки-китайцы, живущие на материке против Гонконга. Но у них другая религия и другой образ жизни. Я видел, как это делает кубинец, но он был в стельку пьян. Но чтобы культурный белый американец… ни разу не видел. Но я сделал ЭТО. Я врезал Глории. И она заткнулась. Порядок был восстановлен, Майкл не возмутился. Может, в глубине души даже восхитился.

Твою эру христианского всепрощения, дорогой мальчик, сказал я себе, придется отложить. Крепко сжав локоть доктора Битти, я заявил ему: «А теперь, доктор, я больше не желаю слушать ничего не стоящие фразы о возрасте и тому подобном!» — И повел его прямо в палату к отцу.

Открыв дверь, я услышал тяжелые присвисты, отец дышал, будто внутри него работал насос.