Сделка

Нести околесицу об абрикосовом дереве и горных водах?! «Пей вместе с остальными хлорированную отраву! — должен был я сказать. — Хоть ты и без ума от винограда, но не видать тебе снежной шапки на Аргусе как своих ушей!»

Зачем я обнадежил его?

Дав обещание в тумане любви, я не принес ему желанного облегчения. А себе лишь создал новые проблемы.

Сейчас мне надо вернуться и сказать ему правду: обещанное — невыполнимо.

Или так — не достал кислородной подушки!

Нет. И то ложь, и это. В мире нет невозможного, в этом мире. Если бы Кеннеди сказал своим детям: «Ребята, достаньте!» — они бы достали. Разумеется, у них денег — куры не клюют, но они еще и любят папу. Не верите — взгляните на фотографии семьи.

Я же люблю его не так сильно.

Итак, что мне сказать?

Я заказал еще — «Дюарз».

В дальнем углу бара сидел дядюшка Джо. Он, конечно, видел, как я зашел, но надеялся, что я его не замечу. Теперь же он помахал мне и приплыл к стойке, поставив свою рюмку рядом с моей.

— Всего один глоток! — оправдывался он. — Уже иду. Глянь, какая прелесть.

Он открыл маленький коричневый пакет и показал его содержимое.

Там были гроздья белого винограда, без косточек, столь любимого отцом.

— Один глоток! — повторил он, его глаза виновато, как у старой собаки, сощурились.

— Я тоже только один, — сказал я.

Джо выглядел плохо.

— Я рад тебя видеть, Джо! — сказал я неожиданно, в порыве привязанности, любви или не знаю уж чего, обнял его и прижал к себе.

— Охо-хо! — выдохнул он, но улыбнулся.

Я никогда не чувствовал расположения к нему, но сейчас… наверно, из-за Тейтельбаума, я здорово изменился. До зеленщика я судил о людях с иной позиции, с точки зрения их полезности, их стремления жить, в общем, с их точки зрения, наверно, так.

Передо мной, думал я, тот самый человек, который все начал, тот самый, кто привез сюда всю семью. Если бы не он, жить мне в Турции и быть одним из запуганного греческого меньшинства. А он — здесь. В конце дороги, доживает последние месяцы. И здоровье его брата должно тревожить его. Мой отец был талисманом. И мы с Джо понимали это.

Я взглянул на него и увидел другого человека. Лицо, покореженное годами, было цвета козьего сыра, такое же бело-копченое, в полутемном баре оно блестело, как белый ночной червь. Только глаза отливали чернотой последней решимости, у которой не оставалось выбора.

Я держал, не отпуская, его плечи. Он был первым, думал я. Покинул отчий дом, место, в которое мой отец так хотел вернуться. Остальное — семейная легенда: как его послали искать свой путь в жизни, верхом на ослике, кстати, он день и ночь работал как проклятый, буквально изнурял себя на двух, а то и трех работах одновременно, пока не заработал денег на поездку в Америку, как он работал за океаном, по крохам собирая доллары на билеты в Штаты пятерым братьям и двум сестрам, матери и отцу, как он встречал в порту семью и узнал, что отец умер во время путешествия и похоронен в океане, и, наконец, как он работал впоследствии, потом и кровью скопив достаточно денег для семейного бизнеса, и уже несколько лет спустя сумел стать сказочно богатым, сумма его состояния выражалась миллионами, как он жил при этом, преуспевающий и довольный, как купил большой магазин, два «роллс-ройса», один — в Нью-Йорке, другой — в Париже, как мог оплачивать услуги шофера и девочек, квартиру в Ритц-Тауэре, когда здание завершили в 1926 году, — квартиру, в которой — даже поныне цокаю языком — был маленький гимнастический зал и персональный телеграф с биржи.

Последние главы биографии были начертаны на его лице. Банкротство, последовавшее с началом Великой депрессии, сломало ему хребет в одну секунду и отбросило его в пучину презрения, он стал Джо Старая Шина, Джо Дубина, Джо Меченый, Джо Без Мозгов, живущий на подачки старых друзей, сумевших выжить в катастрофе, утопившей его самого. Теперь он был водосточной трубой социальной системы, которую он больше не мог понять, он, который в ноябре 1918 года, когда окончание мировой бойни праздновалось парадом солдат, марширующих под Триумфальной аркой, выбрал самый дорогой кешанский шелк и велел расстелить его под кованые каблуки парней в хаки.

Я заказал нам еще по порции и спросил:

— Дядя Джо, неужто ты думаешь, что я бросил свою жизнь коту под хвост?

— Надеюсь, что не бросил, — хихикнул он конфузливо и виновато. — Надеюсь, что не бросил.

— Нет, по правде? — сказал я. — Что ты думаешь обо мне?

— Ты — большой человек, — сказал он лицемерно.

— Но еще не так давно я думал, что…

— Ага, ты думал, что можешь сделать еще больше денег. Согласен. Денег никогда не хватает. Поэтому цепляйся за то, что есть, мой мальчик!

— А я думаю, а не плюнуть ли мне на них!

Бармен принес рюмки, и Джо влил в себя свою, чтобы прибавить уверенности в ответе.