Сделка

— Я не должна так поступать с ним. Он такой хороший…

— Он хочет взять тебя своим всепрощением.

— Не думаю, что все дело в этом. Кроме того…

— Кроме чего?

— Он согласен на все, только без тебя. Никто, кроме тебя, Гвен, сказал он, не может иметь с ним дело.

— И ты веришь его словам?

— А ты смог бы быть на его месте? Сидеть в чужой квартире и смотреть за чужим ребенком. А я чтобы спала в это время с другим? Смог бы?

— Нет.

— Вот! Иногда, Эдди, я думаю, что самые сильные люди — это те, кто просто виснет на тебе. И особенно это касается таких, как мы с тобой, которые не знают, чего хотят сегодня и чего будут хотеть завтра, которые не отвечают за то, что сделали вчера… Не надо… Эдди… Не надо… Я не хочу, Эдди…

Спустя полчаса она спросила:

— Эдди, с чего ты взял, что можешь решить любую проблему через постель?

Мы полежали молча. Я сообщил, что хочу жениться на ней.

Она отодвинулась.

— Не смеши меня, Эдди, — сказала она.

— Почему?

— Ты такой лгун. Твои слова ничего не значат.

— Я изменился.

— Ты лжешь, Эдди. Когда ты сказал это первый раз, я думала — правда. Сейчас я научена горьким опытом.

— Ничему ты не научена.

— Однажды я проснулась — ты уже неделю как уехал в Калифорнию — и почувствовала себя цыпленком, которому только что взрезали брюшко. У меня выдирали внутренности. Я была как ледышка, почти мертвая. Вот что такое ложь! И дело не в том, что ты лгал, ты и поступал по лжи. Тем словам я верила, тогда… Смешно! Ты тогда прямо приклеился ко мне: «Не расстанемся!» и прочее. Ведь для тебя это была шутка, не так ли? Да, так! Будто друг без друга мы не выдержим. Комедия! Я, будь ты проклят, верила тебе, Эдди. А теперь, почти два года спустя, ты заявляешься и заявляешь! Думаешь, я приму тебя с распростертыми объятиями с твоим дерьмом о женитьбе! Жду не дождусь! Ты думаешь, я — обыкновенная шлюха?! Ты — сукин сын! Я убью тебя!

Она начала стучать меня кулаками по груди. Так нежно стучат, когда любят.

Затем она встала и подошла к окну.

— Не надо играть со мной в эти игры, Эдди! Ради Бога и будь ты проклят, не надо!

Деревья, в годы расцвета бизнеса моего отца регулярно подрезаемые, выросли. Их ветки лежали на черепичной крыше. При порывах ветра они шумели, царапали стены и потрескивали.

— Иди сюда, — позвал я.

Она пришла.

— Эдди, — сказала она, успокоившись, — все, что было, — прошло! Я тебе уже не верю…

— Поверишь, — сказал я.

— …даже если все, что тебе не нравится, и все, что тебе неудобно, ты уже не делаешь…

— Я уволился со всех мест, — сказал я.

— Ну а мне-то какая разница? — спросила она возмущенно и глубоко вздохнула. — Уже поздно!

— Не поздно, — сказал я. — Еще не поздно. Все — впереди.

Она перевернулась и легла лицом ко мне. Ее тело, гладкое, нежнокожее, было телом юной девочки.

— Я женюсь на тебе, — сказал я.

— Поздно, Эдди.

Когда-то слезы женщин выбивали меня из колеи, но ведь они — самое естественное выражение их чувств. Я лежал, она плакала, и все было в порядке.

Потом она сказала:

— Чарльз — очень хороший человек.

— Я ему не верю! — сказал я.

— Ты не можешь, как он.

— А он не может, как я, детка. Он уже закипает. А на его месте мог оказаться я. Жди, когда он зарубит тебя топором. Или меня.

— Я верю ему.

— Верь в топор. Чарльз спокоен, когда должен рвать и метать. Лично мне он напоминает маньяка.

— Ты не можешь поверить, что кто-то может быть терпеливым, добрым, понимающим?

— Но не после твоего отношения к нему. Надо рехнуться, чтобы выдержать такое…

— Но он терпел до тебя. И довольно долго. Я ведь спала с другими.

— С кем?

— Ну, с другими.

— С кем?

— Тебе надо знать их поименно?

— Да.

— С его братом, к примеру.

— О нем известно. Еще?

— Ты не примиришься с этим. А он примирился. Тебе нельзя говорить факты.

— Попробуй. С кем еще?

— С одним парнем после вечеринки. Имени не помню. У него дома. На следующее утро я проснулась в постели одна, а его и след простыл. Ни привета, ни записки.

— Еще?

— С одним негром, которого я знала по школе и с которым мы тогда любились.

— Ты спала с ним еще в школе?

— Нет. Но я переспала с ним три месяца назад.

— Еще?

— С его лучшим другом.

— Тоже негром?

— Ты что-то имеешь против черных?

— Да, имею! Я не хочу, чтобы они спали с моей девчонкой! Ни черные, ни красные, ни желтые, ни сиреневые!..

— Я — не твоя девчонка! Я рассказываю все это, чтобы ты сам убедился, что уже поздно. Ты позволил мне зайти слишком далеко. Я не валяюсь там, где ты меня бросил. Я — не вещь, которую можно отыскать в бюро находок.

— С кем еще?

— Ты решил, что меня можно, не говоря ни слова, бросить, а самому исчезнуть, оставив меня на хлебе и воде?

— Еще?

— С одним толстым старым режиссером. По национальности он — итальянец, по убеждениям — коммунист, по обличью — гомосексуалист, высокомерный и богатый, который облил меня дерьмом, сказав, что я — ничто, потому что с мальчиками лучше. А мне с ним нравилось.

Внезапно она развернулась ко мне.

— Ты мне противен! — хлестнула она. — Я не хочу висеть у тебя на крючке как золотая рыбка!

— С кем еще?