Сдохни, но живи…

— Было бы здорово показать рядом с вами тот святой грот, где родился Спаситель, — проникновенно сказал я. И почувствовал себя фарисеем. — Но туда не пускают.

— Ну если не мешать паломникам…

Это была первая «русская» репортерская съемка в одном из самых святых для христиан месте. Прямо у вифлеемской звезды на месте купели, в гроте, густо обклеенном паломниками, медитирущими о духовной любви и плотском искуплении.

Но за стенами Храма все оставалось по-человечески, грешным.

Когда за полночь мы спустились по узкой улочке от площади вниз, то машины на месте не оказалось. И людей вокруг тоже. Тишина.

Почти темный город вокруг навеивал зябкую тоску реальности и суровой правды вполне земной, совсем не благословенной, жизни.

— Спокойно, все-таки рождественская ночь. Значит так, первая стадия — растерянность. Значит, присядем, — я прикурил от своего окурка, огляделся по сторонам и, бессильно посмотрев в лицо оператора, высказал в него все, что думаю о его матери и о ее местных сукиных детях. Это помогло, но не надолго.

Вдалеке замаячили двое военных с «калашами». У ребят были красные береты с вытянутыми орлиными крыльями на околышках — палестинский спецназ.

Парни растерянно смотрели по сторонам: мол, вляпались, но поняли, что машину украли и надо бы что-то делать. Но не знали — что. И благоразумно попытались скрыться. Куда там…

Ошалев, я заходил перед ними, оскорбленный за весь христианский мир. В трехстах метрах от Храма рождения Христова, в рождественскую ночь слямзить машину? Нехристи.

Военные на всякий случай вызвали полицейских, и вскоре из-за угла вынырнул закрытый джип, куда нас жестами попросили сесть. Машина взвыла от возмущения и пошла петлять по немыслимым вифлеемским закоулкам, все дальше и дальше от Храма, куда-то в сторону от главной дороги, в гору.

Город заканчивался, и от близлежащих холмов уже веяло совсем не библейским спокойствием и сыростью. Ладан из головы выветрился моментально.

Наконец, мы нырнули между окраинных домов и въехали через узкий проезд на какую-то земляную площадку, похожую на небольшое полевое стрельбище. Навстречу вышел тучный заспанный сторож, и полицейские энергично что-то стали ему объяснять, жестикулируя, как итальянцы в кино или израильтяне на улице, и показывая на меня, в натуре.

— Выходи, — махнул сторож и посветил фонариком. На влажной земле я увидел, что мы находимся на какой-то полевой парковке, полной машин. Но у них у всех были палестинские номера.

Чуть дальше, в ночи, с двух сторон от одноэтажных халуп, образующих ограду, тянулись земляные холмы. Сторож повел меня к ним — в темноту. Полицейские потянулись сзади.

— Зря связался, — просветленно подумалось тогда, но, как всегда, запоздало. — Да черт с ней, с машиной. Домой бы…

Мы уже входили в земляную горловину, за которой неожиданно оказалась еще одна небольшая площадка, укрытая со всех сторон холмами и прикрытая звездным, но почему-то нерадостным небом. В два ряда, прижавшись друг к другу, там стояли с полтора десятка машин с… желтыми израильскими номерами.

В палестинском Вифлееме? На окраинном, да еще двойном отстойнике? Понятно, что краденые.

Но одна из них была — моей.

Кому-то сегодня не посчастливилось.

— Есть Бог на свете. Я как-то сразу и искренне поверил.

Полицейские облегченно порадовались рядом. Затем неожиданно, буквально вытолкнув оператора из своего джипа, развернулись и уехали.

— Та еще работка… — наивно подумал я с благодарностью.

Однако это была еще не вся рождественская ночь.

Мне только потом стало понятно, почему они так быстро смотались. Обычно палестинцы очень вежливы с журналистами и в подобной ситуации, как правило, сопроводили бы из города для своего собственного спокойствия. Сплавил журналистов — и дыши благодатью.

Машина завелась с полуоборота, радостно урча, как соскучившаяся по знакомым рукам женщина. Но на выезде узкие ворота «парковки» были перекрыты.

— Сто долларов, — спокойно сказал сторож, блеснув крестиком из-под рубашки. — Иначе не выпущу.

— Хорошо. Но дай квитанцию, Иуда, — смесь иврита и русского в рождественскую ночь звучала почти молитвой.

Сторож уперся, ему нужны были живые деньги. И он хотел себе праздника. Даром, что ли, христианин? Или езжайте в полицию, привезите оттуда бумагу с разрешением на выезд. А вдруг это не ваша машина? В документах он бесплатно не разбирался.

Сто долларов наличными оказывались лучшим пропуском в рай. «Причем безвозвратно», — подумал я и полез в карман. Он мог бы выписать и фитюльку для отчета: кто там, в бухгалтерии, будет смотреть? Но полиции тоже надо жить, чтобы охранять чужое. И не упустить свое. А праздники, соглашусь, бывают не каждый божий день.

И мы тоже хотели быть живыми. Где она сейчас, их полиция, на окраине Вифлеема почти в три часа ночи?

Я заплатил из личного кармана, скрипя, но ликуя, что все на месте. И можно ехать в объятиях своей машины.

И чувствовать себя, как у Христа за пазухой.