Се ля ви… Такова жизнь

Сегодня полковник был подготовлен. Не то чтобы план какой написал, а просто обдумал предстоящий разговор, наметил определенные повороты, расставил подводные камни, о которые Паханов должен был стукнуться. И так, чтобы запомнилось.

– Я тебе прошлый раз о Сеньке говорил, помнишь?

– Помню.

– Вот письма его принес. – Миронов достал из стола пачку писем с яркими иностранными марками. – На, почитай, времени у тебя сейчас много.

Паханов взял письма. Скосил глаза на усатого короля на марке в углу конверта. Прочитал обратный адрес – Калькутта. «Скажи, пожалуйста!» – прочитал Миронов на его лице.

– Ты на меня обиделся в прошлый раз за то, что я тебя мелким воришкой посчитал, а ведь я прав!

Паханов положил письма на край стола. Что еще скажет полковник? Миронов втягивал Паханова в разговор.

– А знаешь почему?

– Почему?

– Фамилия у тебя странная, Паханов. Блатная фамилия. Сразу настораживает. Крупные жулики под такими фамилиями не живут.

– Был я и Кузнецовым… Разиным… Аванесовым… – медленно выдавливал из себя Паханов. – А Паханов – это моя настоящая фамилия. По метрикам.

– А ты, Жора, любил кого-нибудь? – неожиданно по имени назвал Миронов Паханова.

Паханов сжался от этой ласки, словно черепаха в панцире, когда она чувствует опасность, сказал насмешливо:

– Нет, я баб презираю. Не люди они – шестерки.

Жорка Паханов врал, но Миронова ему было не провести. Есть у парня что-то затаенное, в глубине сердца. И уж, конечно, не собирается посвящать в свою тайну его, полковника Миронова.

– Ну ничего, еще полюбишь. – Миронов сделал вид, что поверил. – Удивительное это чувство – схватит тебя, закружит. И ходишь ты пьяный от счастья. Хочешь, расскажу, как я первый раз влюбился? – вдруг спросил полковник.

В Жоркиных глазах за настороженностью проглядывала ирония. Миронов все-таки стал рассказывать:

– Был я до войны лейтенантом. Спортсмен, грудь колесом, не то что сейчас. Девушки на меня посматривали, и я на них тоже. И вот однажды еду в очередной отпуск. Сел ночью в проходящий поезд, завалился спать. А утром вышел из купе, смотрю, около соседнего окна девушка. И вот будто солнце мне на голову упало – оглушило, жаром обдало. Залило все вокруг сияющим золотом. Целыми днями стоял я в коридоре – только бы увидеть ее, только бы услышать ее голос. А ночью, веришь ли, на полке лежу, и кажется мне, что ее тепло ко мне через стенку проходит. У нас полки смежные были. Прижмусь щекой к перегородке и так лежу всю ночь напролет…

Полковник прервал рассказ, задумался, может, вспоминал молодость.

После его откровенности Жорке Паханову стало неловко молчать. И он скупо, стараясь не вдаваться в подробности, рассказал о своей жизни «на воле», или, как в армии говорят, на гражданке. Но мало-помалу разговорился и рассказал о своем детстве, об отце с матерью, о том, как начал воровать.

Когда разговор подошел к концу, Жорка вдруг спросил Миронова:

– Ну, а чем оно у вас кончилось, с той барышней?

Миронов весело сказал:

– А оно и не кончилось!.. Оно продолжается, Жора. Эта девушка – моя жена. Как-нибудь познакомлю тебя с ней. Она хороший человек и верный товарищ, все трудности делит со мной. Бывали мы с ней и на Памире, и в Забайкалье, и сюда вот, в Каракумы, безропотно приехала. В общем мне повезло в жизни, Жора… А твое будущее, скажу, представляется мне темным и мрачным. Покуролесишь ты лет до тридцати – тюрьмы, пьянки, неустроенность. Они свое дело сделают, к тридцати годам старость тебе обеспечена. К этому времени одумаешься. Непременно. Покоя захочется. К близкому человеку потянет. А кому ты будешь нужен? Станешь ты, между нами говоря, как тряпка, то есть не мужчина, а так… И уйдет от тебя девушка к другому – если она у тебя будет. А время такое, когда ты начнешь задумываться, настанет. Это неизбежно.

Полковник дружелюбно улыбнулся Паханову и доверительно сказал:

– Давай, Жора, на сегодня кончим. Поздно. Пойду я к своей Лидии Владимировне. Ругает она, если засиживаюсь, беспокоится о здоровье. И, скажу тебе по секрету, правильно делает: сердчишко порой начинает о себе напоминать. Ну, пойдем. Письма, пожалуйста, не растеряй, они мне очень дороги. Когда Семен приедет в гости – почитаем с ним вместе.

Полковник снял с вешалки фуражку, кивнул Паханову:

– Идем.

Они вышли из штаба.

Полк спал. Луна еще не взошла, и на земле лежала густая чернота. Местами тьму пробивал желтый свет – это горели лампочки над входом в казармы и на постах.

– Ну, будь здоров.

– До свидания, товарищ полковник. – Жора огляделся и спросил: – Кто меня отведет?

– Сам дойдешь. Дорогу знаешь?

– Конечно.

– Вот и шагай.

Полковник подал Паханову руку, крепко пожал и направился к воротам.

Жорка Паханов стоял и смотрел ему вслед. «Оглянется или нет?» Полковник подошел к проходной. Отдал честь вытянувшемуся дневальному и, не оглядываясь, вышел на улицу.

7