Седая целительница

Шагнув ко мне, мужчина зарылся широкой ладонью в мои седые локоны. Сжав пальцами охапку волос, потянул за них вверх.

— Обертайся волчицей!

Хрипло рявкнул он. Но я лишь помотала головой, задыхаясь слезами.

— Отпусти… отпусти меня, молю…

Шептала я, как умалишенная, обнимая себя за плечи и кусая до крови губы.

— Обертайся!!!

Потребовал он необычно низким голосом, от которого волосики поднялись на руках. От страха я была готова на все. Но не могла, испугавшись от увиденного. И вымотанная долгим бегством волчица затаилась внутри, и носа не выказывала.

— Не могу…

Захрипела я, на что Горан гневно задышал. Широкие ноздри жадно черпали воздух, грудь ходила ходуном.

— Не хочешь по-хорошему, будет по-моему!

Кое-как бросив меня себе на плечо, Горан зашагал вон из леса. Я честно брыкалась, пыталась улизнуть. Ощущая звериным инстинктом, что волкодав хочет обречь меня на мучения.

Но все было даром. Выбраться из его рук мне не удалось.

Сквозь пелену слез не сразу заметила, что Горан нес меня по небольшой полянке к огромному черному камню. Чем-то он походил на алтарь. Грубо срубленный, с выцарапанными рунами вдоль и поперек. Но не он меня больше всего ужаснул.

А тихий шепот, раздающийся вокруг. Поляну окружили люди. Или же нет?

Это… волкодаки⁈

Мужчины и женщины. Старые и молодые. Сидели прямо у кромки лесного обережного круга, что граничил с полянкой.

Крики о помощи затерялись в пространстве. В их очах я не видела жалости или испуга. У кого злорадство, у других возбуждение, у третьих — ледяное спокойствие.

Что бы меня ни ждало, но никто из них не шевельнется ко мне на помощь.

— Нет… молю… нет… Не надо!

Последние силы я бросила на то, чтобы выбраться из рук своего пленителя. Но добилась лишь того, что меня безжалостно швырнули на алтарь!

Воздух застыл в легких, я больно застонала, ощущая, как нагретый за солнечный день камень обжег лопатки.

Моя бедовая головушка до последнего не могла понять, для чего Горан меня сюда загнал. Собрал своих соплеменников. Но стоило крепким пальцам схватить меня за лодыжки и развести ноги, крепко держа их по разные стороны от себя, осознание острым кинжалом пронзило сердце.

— Нет… нет…

Неверующе шепнула я.

Открыв меня для себя самым бесстыдным образом, Горан похотливо изогнул губы и подался вперед.

— Перед богами и людьми. Делаю тебя своей. С этой ночи и до твоего последнего вздоха. Моя ТЫ! Луна, будь свидетельницей!

— Нет!

И подался вперед. Боль стрелой обожгло нутро. Мне показалось, будто раскаленный в печи меч вошел в мою утробу. Боль обожгло гортань от вскрика.

Я открыла рот, чтобы крикнуть от мучений, призвать богов своими больными стонами. Но лишь тишина покинула прокусанные губы. Звуки слияния двух тел, и кровь густыми каплями, стекающая между нами, закрепило этот союз.

Сердце болело, душа тихо скулила. По щекам стекали слезы, камень подо мной начал резко стыть. Стал почти ледяным.

Пока Горан довольно рычал, подаваясь вперед и назад. Ускоряясь, истязая мое бедное тело. Тихий шепот раздался вокруг.

— Луна кровит… Лунушка кровавая.

— Недобрый знак.

— Ветер бушует.

— Камень белеет!

— От кровушки белой девки белеет!

— Да сколько кровушки же в нее осталось!

— Авось помрет!

— Аррррррр!

Пронзительное рычание потрясло поляну, Горан повернул голову на рык и довольно усмехнулся, демонстративно двинув бедрами во мне.

— Гляди, белый! Она моя! Телом и душой! Отныне и навек!

Трое белых волкодавов, таких же крупных и свирепых, как Горан, застыли по ту сторону леса. Они обнажили острые клыки, яростно рыча. Но не сдвинулись с места, наблюдая, как черноволосый продолжает меня насиловать.

— Что ж ты застыл, Благояр? — издевательски хмыкнул Горан, сильнее истязая меня. — Благослови! Отродье твоей семьи я в жены взял! Буду семенем одаривать! Породнились мы!

Воспоминания холодным ушатом воды прошлись по израненной спине. Тот сон, в шатре Горана.

Зима мне говорила быть осторожной. Белые волкодаки по одну сторону, а черные по другой. А я отдана на потеху зверя.

Зима все знала и отдала своему сыну на растерзания. Знала, что мне ожидать.

И не уберегла. Сознание помутнело, глянув в последний раз раз на кровавую луну, я беззвучно шепнула в ночную тьму: «Мама».

Глава 12

— Не поднимай тяжелое! Я сам.

Встав со своего места и оставив лук и стрелы в сторону, волкодак подошел к Любаве и отобрал у нее огромный бочонок с квашеной капусткой.

Женщина увернулась от взгляда волка и тяжело вздохнула. Уже три дня, как он вернулся весь в крови, да ни словечка больше ей не сказал. Буран не оправдывался отныне, но и ее не отпускал.

Однажды лишь заявил, куда бы она ни убегла, он найдет и домой вернет.

Любава первый день повозмущалась, покричала. А потом присела на лавку и заревела.

Что делать и как? Дум путных не было. Помогла Ласкана, забежавшая к ним на огонек. Опытная волчица хорошенько встряхнула Любаву.

— А чего делать⁈ Хозяйство поднимать, мужа кормить, ласкать. Дочке приданное готовить. Буран и дня дольше не позволит своей кровиночке на войне пробыть. Жить, Любава, вот что делать!