А ведь к этому она меня сама вела. Матушка Зима. Не болит ее сердце в одночасье с моим, цель ее достигнута. Стала я отдушиной сына Зимы, да бы тот смог расквитаться с белыми волкодаками через меня.
Выходит, не вмешается она. Не поможет.
«Судьба у тебя такая».
Набатом звучало в ушах.
И вдруг дикая злость на весь мир запеленала перед глазами. Кому должна? Что должна⁈
Предначертано судьбой, значит!
С трудом распахнув глаза, я уставилась на черный, деревянный потолок.
— Тише, дочка… тише. Вот выпей. К моим губам преподнесли плошку с водой. Испив чутка, я почувствовала как прохолада остудила горящие сосуды.
Стало немного легче.
— Душно мне…
Шепнула я хрипло, едва ли услышав свой голос. Истощенная старушка нагнулась надо мной. Белесые глаза смотрели на меня с жалостью. Поджав губы, она погладила меня по макушке.
— Сейчас, дочка… Сейчас… Русала, поди сюда!
Вскоре в маленькой комнатке появилась еще одна женщина. Черноволосая, холеная. Недобро зыркнув в мою сторону, она тяжко вздохнула.
— Давай помогай нам. Дивчинку надо на воздух вытащить. Задыхается она.
— Что ж еще не задохнулась? — фыркнула девка и уперла руки в пышные бока. Мотнув головой на проклятие бабки, она все-таки обхватила меня за подмышки, помогая встать с лежака.
Вдвоем они с трудом меня дотащили до двери.
На дворе темень лютая, луна по-прежнему кровит на небе. И тишина. Смертельная. Ни птиц не слышно, ни зверья.
Кое-как отпустив меня прямо на траву, прислонив спиной к старой березе, женщины отошли немного.
— Не повезло тебе, девка, белой волчице родиться.
Фыркнула чернявая, заправив локон моих седых волос за ушко. Через силу я улыбнулась.
— Мне вообще не повезло родиться.
Но я это исправлю. Да, исправлю… Вот прямо сейчас.
Бабка скрылась обратно в избе, тихо ругаясь под нос. А незнакомка с черными косами и массивными золотыми серьгами в ушах осталась рядом.
На глаза напоролось знакомое растение, кустик с виду робкий, листочки некрупные. Но узнать не составило труда — красавка. Так ее прозвали местные. Но Маричка всегда раздавала мне подзатыльники за это название, стоило мне произнести, и гордо повторяла в сотый раз: «Сонная одурь» это.
Дядька Люмил и вовсе ее бешеной ягодой называл. А девочки в лагере — бешеной вишней.
— Принеси мне воды… Пожалуйста.
Шепнула я пересохшими губами, не сводя взгляда с кустарника. Русала, так, кажется, нарекли девицу, тяжело вздохнула, но послушно скрылась в избе.
«Судьбу всегда можно изменить».
Мелькнули в голове слова матушки. Улыбнувшись своим думам, я потянулась к кустарнику и, запустив руку, оторвала пару ягод. Не размышляя больше ни одного лишнего мгновения, сунула в рот и сразу проглотила. Горечь опалила нутро. Но я будто не чуяла этого. Потянулась и оторвала еще волчьей ягоды. И еще. И еще.
Пока мошки не заплясали перед глазами, дыхание сбилось. Сердце испуганным зайцем забилось. А руки начали неметь.
— Вот, белая. Я тебе воды принесла.
Перед глазами вместо черноволосой незнакомки мне причудилась мама. В своем старом платье и с плошкой воды в руках.
— Прости меня, мама.
Шепнула, ощущая, как глаза накрывает темная пелена. На этот раз, видно, навсегда.
А они говорят, что судьбу нельзя изменить.
— Камень по-прежнему горит, невинная кровь Снежинки пропитала его до глубин. Предки недовольны.
Вацлав недовольно глянул на Горана. Он до последнего не верил, что его друг и побратим сделает это. Возьмет силой Снежинку. Девчонку, которая, казалось, запала ему в душу.
— Пускай предки спят спокойно. Я очистил наше имя и отомстил за Яромилу.
Резко молвил Горан, не поднимая головы. Он сидел во главе стола советов. Уперевшись локтями в дубовую поверхность стола и спутав пальцы в чернявых волосах.
— Снежинка не была виновата.
Тихо шепнул Вацлав, но напоролся лишь на лютый взгляд своего альфы.
— Она — белая сучка, которая вела меня за нос! Приходила в мой шатер! Приворожила! Голову вскружила! И не виновата?
— Она хотела уйти, почему же ты не отпустил?
Вацлав осмелился задать вопрос, который давно его мучил. Если бы он не приставил Деяна рядом с этой целительницей, она бы сбежала и, возможно, смогла бы избежать такой ужасной участи.
— Потому что она белая! — рявкнул альфа, резко подавшись со своего места, и швырнул стул в стену. Тот разлетелся на куски, с тихим треском упав на каменный пол. — Кто-то должен был заплатить за унижения и смерть моей сестры!
— И поэтому ты поступил ровно так же, как и белые?
Старческий голос заскрипел, словно плохо смазанное жиром колесо телеги. Опираясь на свою трость, в помещение тихо зашла Янина. Повитуха в их клане, травница. Да, самая старшая среди самок.
Женщина топтала землю не первый век и даже не второй. Ее уважали, к ее мудростям прислушивались, и даже альфа был вынужден терпеть иногда слишком резкую старушку. Опираясь на свой посох, она глянула своими белесными глазами на Горана.
— Снасильничал бедную девчушку? Загнал ее, как зверье на убой? Чем ты лучше белых тогда?
— Я сделал ее своей женой.
Фыркнул Горан, высокомерно глянув на старушку, и ударил себя кулаком в грудь.