Седьмая функция языка

Публика лишь в первых рядах может видеть, что происходит у основания трибуны, но это и так понятно.

Софист с лекарским клювом закладывает мошонку Соллерса между лезвий секатора, обеими руками берется за рукояти и резко сжимает. Готово.

Кристева вздрагивает.

Соллерс издает ни на что не похожий звук, горловое клокотанье, сменяющееся протяжным мяуканьем, которое, отражаясь от полотен мастеров, разносится по всему залу.

Софист с лекарским клювом подбирает оба яичка и прячет их во вторую урну: Симон и Байяр понимают, для чего она предназначалась.

Симон, белее белого, спрашивает у стоящего рядом зрителя: «Обычно на кону палец, разве нет?»

Тот отвечает, что палец – это когда вызываешь соперника, который на одну ступень выше, а Соллерс решил перепрыгнуть, он никогда не участвовал в турнирах и бросил вызов самому великому Протагору. «Раз так, то и цена выше».

Пока Соллерсу, который извивается и ужасающе стонет, оказывают первую помощь, Кристева забирает урну с яичками и выходит из зала.

Байяр и Симон идут за ней.

С урной в руках она торопливым шагом проходит через площадь Святого Марка. Ночь еще только началась, площадь черна от ротозеев, фигляров на ходулях, глотателей огня, комедиантов в костюмах восемнадцатого века, изображающих дуэли на шпагах. Симон и Байяр пробираются сквозь толпу, чтобы не потерять ее из виду. Она исчезает в темных переулках и переходит мосты, ни разу не оглянувшись. Кто-то в костюме Арлекина обнимает ее за талию и хочет поцеловать, она пронзительно взвизгивает, вырывается, как маленький зверек, и убегает прочь вместе с урной. Вот и Риальто позади. Байяр и Симон не вполне уверены, что она знает, куда идет. Где-то далеко, в вышине, слышны хлопки салюта. Кристева спотыкается о ступеньку и чуть не роняет урну. У нее изо рта идет пар: холодно, а пальто осталось во Дворце дожей.

И все-таки есть конец пути: перед ней базилика Санта Мария Глориоза деи Фрари, где, по словам ее мужа, находится «блаженное сердце Светлейшей» – гробница Тициана и его «Красное успение»[491]. В этот час храм закрыт, но она и не собиралась входить.

Ее привела воля случая.

Она поднимается на небольшой мост, выгнувшийся над каналом деи Фрари, и останавливается посередине. Ставит урну на каменный парапет. Симон и Байяр видят ее совсем близко, но они не решаются шагнуть на мост, пройти несколько ступеней и оказаться рядом.

Кристева вслушивается в гул города и топит взгляд черных глаз в ряби, созданной тихим ночным ветром. Мелкий дождь намочил ее короткие волосы.

Из разреза на блузке она достает сложенный вчетверо лист.

Байяр порывается вперед, чтобы вырвать документ, но Симон хватает его и останавливает. Она оглядывается, прищуривается, словно только что их заметила, только узнала об их существовании, и посылает им взгляд, полный ненависти, холодный взгляд, от которого Байяр постепенно каменеет, пока она разворачивает бумагу.

Текст не рассмотреть – слишком темно, но Симон как будто различает мелкий убористый почерк. Лист исписан с двух сторон, от начала до конца.

Спокойно, не спеша, Кристева начинает его рвать.

Чем дальше, тем мельче бумажные клочки, разлетающиеся над каналом.

И наконец остается только черный ветер и негромкий шум дождя.

93

«Как думаешь, Кристева знала или нет?»

Байяр пытается разложить все по полочкам.

Симон растерян.

Допустим, Соллерс не понял, что седьмая функция не работает. Но Кристева?

«Сложно сказать. Если бы я мог прочесть документ…»

Почему она предала мужа? И, с другой стороны, почему сама, пользуясь функцией, не стала участвовать?

«Может, она поступила, как мы, – говорит Симону Баайяр. – Решила сначала проверить».

Симон рассматривает толпу туристов, которые словно в замедленной съемке плывут по пустеющей Венеции. Они с Байяром ждут вапоретто, при них – небольшой чемодан, а поскольку карнавал заканчивается, очередь длинная: путешественников, которые направляются на вокзал или в аэропорт, здесь наберется на целый вагон и маленькую тележку. Подходит вапоретто, но не тот, надо еще ждать.

«Что для тебя реальность?» – задумчиво спрашивает Байяра Симон.

Байяр, естественно, не понимает, к чему он клонит, и Симон уточняет: «Как понять, что ты не в каком-нибудь романе? Как понять, что живешь не в вымысле? Что ты реален?»

Байяр глядит на Симона с искренним любопытством и снисходительно отвечает: «Ты совсем уже? Реальность – это то, что мы проживаем, вот и все».

Вот и их вапоретто, пока он, маневрируя, причаливает, Байяр треплет Симона по плечу: «Слушай, не заморачивайся ты так».

Посадка происходит в беспорядочной толчее, команда вапоретто подгоняет этих дебильных туристов, которые кое-как поднимаются на борт с вещами и детьми.

Когда Симон, дождавшись своей очереди, запрыгивает на судно, матрос, который ведет подсчет, задвигает металлическое ограждение прямо за ним. Оставшийся на набережной Байяр пытается было качать права, но итальянец безразлично отвечает: «Tutto esaurito»[492].

Байяр просит Симона дождаться его на следующей остановке, он сядет в очередной катер. Симон в шутку машет ему рукой: прощай.